Ив Сен-Лоран

В Соединенных Штатах уже было открыто сорок шесть бутиков Rive Gauche. Каждый сезон американцы ждали модели Сен-Лорана, как когда-то одежду Диора. Линии одежды Ива были построены на его нервах. Он «взрывался» идеями. «На меня они нападают», — говорил он, как сумасшедший у Мопассана. Теперь он знал, что худшее не в испытаниях, которым его подвергала мода, а в его опасном положении: достигнув вершины, он рисковал однажды с нее упасть. В индустрии готовой одежды американцы стали играть большую роль на международном уровне. Они привнесли в моду стиль

casual, который продвигал восходящая звезда Ральф Лорен, одевший в этом году Дайан Китон[671]

в мягкие пиджаки и мужские рубашки для фильма Вуди Аллена «Энни Холл». Ив Сен-Лоран, напротив, принадлежал к миру Высокой моды и светского чаепития. Как отмечал Энди Уорхол в своем дневнике после обеда в ресторане Grenouille с Максим и Лулу де ла Фалез: «Все шикарные девушки были в меховых шапках

YSL».

В январе 1977 года первый ряд в салонах был наполнен шелестом птиц всех цветов: Катрин Денёв в зеленом, Мариса Беренсон в голубом, Шао Шлюмберже в лиловом. Кисейные блузки, кашемировые шали, болеро c тесьмой, русские сапожки. Нэн Кемпнер, одна из верных клиенток модного Дома — она встретила Ива еще у Диора в 1958 году, — рассказывала в своей гостиной на Парк-авеню, положив босые ноги на канапе: «Это были времена, когда мой муж Томми каждый день спрашивал меня: „Нэн, кто ты сегодня?“ Я обожаю переодеваться, оставаясь при этом простой. Все эти коллекции были прекрасными». Как в юности, в Оране, когда тайно красил тряпки, чтобы сделать костюмы для своих марионеток, он теперь возвращался в бескрайний мир выдумки, куда показали ему дорогу Жуве и Берар. Теперь ему было легко, потому что он уже не зритель, а режиссер этих выдумок. Ив ставил свою «Школу Женщин», в своей личной манере. «Она должна показать свое воображение, — говорил он о женщине. — Я хочу, чтобы она была забавной и веселой. Пусть женщина снова будет секси, научится переодеваться. Я предлагаю ей огромный выбор». Как и его учитель Луи Жуве, он предпочитал «волшебство и очарование сцены подлой тяжести жизни».

Его друзья детства, близкие — это прежде всего персонажи, кого он почерпнул из книг: мадам Бовари, королева из «Двухглавого орла» Кокто. Как и он, они тоже мечтали стать героями. Живя с ним рядом, они стали похожи на него. Вот что говорила королева из «Двухглавого орла»: «Я мечтаю стать трагедией, а это неуютно. Ничего хорошего в суматохе не сочинишь. Вот я и запираюсь в своих замках». Баленсиага всегда исчезал в конце своих дефиле. Шанель страдала от одиночества и сопротивлялась ему со свойственной ей непримиримостью: «Никогда не соглашайтесь с бедствиями». Шанель желала славы, чтобы освободиться от него, Ив Сен-Лоран — чтобы в нем заблудиться.

Его имя теперь ассоциировалось со словом «депрессия». Ходили слухи: «Кажется, Пьер Берже запирает его». Все, что успокаивало амбиции модельера, каждый день разрушало в нем человека. Его одиночество становилось публичным, его невидимость громоздкой. Густав Зумстег (Цюрих), генеральный директор фирмы Abraham, которая создавала для Сен-Лорана по чертежам эксклюзивные ткани, признавал: «Когда у вас такой градус творчества, как у него, за это нужно платить». Тиски сжимались, как говорила Лулу де ла Фалез: «Он понял, что определенным образом безумен. Он использовал даже свое безумие. Этот персонаж не мог жить в современном мире: этот мир слишком плоский, слишком обычный для него».

Он всегда находил себе какую-нибудь подходящую роль, на пожелтевшем фото мы видим его в тринадцать лет, загримированного под Чудовище на костюмированной вечеринке: уже тогда он прятался за маской Чудовища среди Красавиц. В 1977 году Сен-Лоран мысленно восстанавливал «Блистательный театр» времен своей юности. Дергая за ниточки своих марионеток, которых он наконец выкрасил в нужные цвета, Ив перенял у Диора суеверие, у Шанель — любовь к прекрасным вещам, у Баленсиаги — таинственность, у Скиапарелли — волшебство, у Пруста — сыновнее чувство, у Ива Матьё-Сен-Лорана — воображение. Весь мир пришел на премьеру. Три звонка прозвенели. Зрители ждут и молчат. Теперь он заявлял, точно актер: «Чем больше я страдаю, тем больше веселых вещей мне надо сделать».