Однако идея революции в моде — это то, с чем он всегда боролся и чего всегда боялся: «Мои платья будут развиваться в согласии с духом времени и моим вдохновением, которое ведет их»[666]
, — предупреждал он, открывая свой модный Дом в 1962 году. Ловушка теперь захлопнулась. Бернадин Моррис писала: «Это фантастика. Мы можем быть свидетелями великого момента в истории моды». Он снова открыл для себя скорбный блеск славы, которая изолирует человека и обрекает его жить в одиночестве, а это еще тяжелее, чем быть окруженным людьми. Будучи обласканный реальностью этого смехотворного мира придворных, он испытывал еще более жестокое ощущение, что отныне единственный критик, способный его уничтожить и, значит, подтолкнуть к успеху, — это он сам. С одной стороны, фимиам статей, гимны обреченному миру — миру Диора, энтузиазму послевоенного периода, а с другой — нападки коллег по цеху. «Костюмированная вечеринка для Америки», — коварно сказал Хальстон. «Красиво, но выглядит как очень старая революция» (Сант-Анджело). «Я не думаю, что вернуться к костюмам прошлого — это означает революцию», — прокомментировал Кельвин Кляйн, который поставил под сомнение обоснованность статьи вВ Соединенных Штатах менее чем через десять дней после показа коллекции Высокой моды уже появились «сен-лорановские», как их называл
Однако дефиле — это спектакль без повторного представления, он давался только один раз, перед профессионалами, которые задавали каждый сезон один и тот же вопрос: «Какая длина, какой цвет?»
Эта профессия, где единственное утешение — ностальгия — делало жизнь профессионала еще более грустной. «Делать моду в определенное время — это меня не радует. Все платья умирают через год, и в то же время они все должны быть сделаны… Я чувствую разрыв между жизнью и смертью, между прошлым и будущим».
Но кутюрье Сен-Лоран, как и Диор, вложил всю свою жизнь в одежду, «предприниматель озарений, выбранный мастером-волшебником». Он увидел «радость женщин», будет и дальше волновать их. Фуксия и красный свет вспыхивали в ночи. Бархат струился. Пластинки звенели. Будто он обрызгал моду эликсиром любви и фантазии. Сьюзен Трейн говорила: «Мы ходили в брюках и вдруг оказались в длинных юбках с сапожками. Он держал руку на пульсе времени. Казалось, он знал, чего мы хотим, прежде, чем мы сами это понимали. Он все расставлял по местам». Мужчина, по крайней мере, свободен, он мог изведать все страсти и скитаться по всем странам, преодолевать препятствия, вкушать самые недоступные радости. Женщина же была вечно связана. Косная и в то же время податливая, она вынуждена была бороться и со слабостью тела, и с зависимостью, налагаемой на нее законом.
Годы коллекции «Опиум»
В сентябре 1976 года открывался сто двенадцатый бутик
«Я не могу больше терпеть». Статья вышла в декабре 1976 года в журнале