Ив Сен-Лоран

Что вызывает появление платья? «Жест, — отвечал он. — Все мои платья — это движение. Если платье не отражает жеста или не думает о нем, ничего не получится. Как только это конкретное движение найдено, сразу можно выбирать цвет, окончательную форму, ткани, не раньше. На самом деле мы не перестаем учиться в нашей профессии». Ив, который перед коллекциями чувствовал себя «узником в тюрьме, пустым изнутри», черпал в своем модном Доме запасы энергии, особенно в тот момент, когда он становился дирижером: «Однажды все начинает кружиться вокруг меня, и тогда я самый счастливый кутюрье в мире. Я смотрю, как снует туда-сюда этот парень, который работает, кипит идеями, и он лишь некая часть меня, но чьи подвиги меня потрясают. Увы, когда что-то не получается, я остаюсь наедине с собой, но нас всегда двое, когда получается. (…) Несмотря на невообразимый перфекционизм мастерских и всего модного Дома, беспокойство растет все сильнее от коллекции к коллекции. Я прихожу всегда с пустыми руками, как будто ничего не знаю. Это всегда две недели, каждый раз очень болезненные: я блуждаю от ткани к ткани, но как только вдохновение начинает появляться, мастерские заряжаются динамизмом и работают на колоссальной скорости»[736]

.

Здесь и подключалась Анн-Мари Мюноз, директор студии Высокой моды. Черные волосы, обрамлявшие очень напудренное лицо, серьезный вид «скорбящей матери». Две вещи, которые были сразу заметны в ней: первое — ее темная помада, а второе — она носила сандалии на толстой подошве как летом, так и зимой, и темные дымчатые чулки. Она держалась сухо и прямо. Каждый, кто сидел перед ней на стуле, выглядел развалившимся. На этажерке стояла ее любимая книга Селина «Стиль против идей». Прибывая в студию, Мюноз не бросала свое пальто на стул, а устраивала его на вешалке и клала свои замшевые перчатки сверху, почему-то они никогда не падали. Она — хранительница храма.

Она единственная, с кем Ив Сен-Лоран разделял свои интимные предпочтения в выборе тканей. Надо было видеть, как они вместе занимались своими таинственными исследованиями. Они понимали друг друга с полуслова. Они выбирали между четырьмя видами шерстяного крепа, находя этот атлас «пустотелым», эту пудру — слишком «мягкой», а эту — слишком «жесткой», они могли в течение десяти минут выбирать самый совершенный белый цвет. «Проблема не в том, чтобы ткань была хорошей, а в том, чтобы она была точной», — говорила она. Например, для платья № 1043 она выбрала очень тонкий черный габардин с прострочкой из белого глянцевого хлопка. Первая швея мастерской «ставила платье на ноги» за восемь дней, сначала на деревянном манекене, потом на живой манекенщице, которая и будет его представлять — на Кират. Об эскизе Ив говорил: «Я доверил его мадам Катрин (первая швея мастерской Флу), она даже не стала разбирать ткань, ей она показалась простой, рисунок красноречивым». Начинались небольшие переделки. Затем мадам Катрин «шла вниз», в студию, чтобы представить работу господину Сен-Лорану. Тишина. Он только смотрел, модель не трогал. Он умел снять напряжение улыбкой, все наблюдали за ним, его молчание иногда было тяжелее камня. «Как красиво вы поставили рукав, мадам Катрин!» Партия выиграна. Будет только две примерки. Платье закончено.

Тогда вмешивалась Лулу, как и Митца Брикар, о которой Диор говорил: «Ее любовь к природе ограничивается обожанием цветов, которыми она так хорошо умеет украшать свои шляпки». Лулу прибыла поздним утром с той лишь разницей, что ее сила была не в нюансах, а в ярком блеске. В этом смысле ее стиль, безусловно, более «космополитичен», нежели стиль Митцы. Яркие красные и розовые оттенки звенели на ней всегда на грани дисбаланса. Она никогда не садилась на стул, гримасничала, нервно смеялась, играла с шарфом перед зеркалом, придумывала истории, глядя на Кират, спрашивала у Ива, грустна ли эта девушка или весела, что лучше подойдет ей: платок из муслина или шляпа. «Не будучи сам очень счастливым, он как будто живет в этих женщинах, которые в восторге от жизни». Она добавляла: «Ив чувствует вещи в какой-то степени как гадалка».

Перфекционист Ив Сен-Лоран признавал: «Это головоломка. Мы не имеем права на ошибку, даже в мелких деталях…» Платье готово. Из бланка пошивочной мастерской известно, что на него ушло 2,25 метра тонкого габардина из черной шерсти; 60 сантиметров белого глянцевого пике для китайского воротничка, петлиц и манжетов; шесть бижутерных пуговиц из эмали и золота. Жозиана Дакке, директор складов, уточнила: «У нас клиентка может снова попросить свое черное платье, которое заказывала десять лет назад. Каждая мелкая деталь отмечена. Мы всегда храним в пакетике пуговицу на случай, если она ее потеряет».