Ив Сен-Лоран

Человеческие отношения стали публичными, ночная жизнь — профессиональной: «Слово „праздник“ уже больше ничего не значит», — говорила Лулу де ла Фалез Ивонне Бэби[740]. 1 января 1981 года газета

Monde в рубрике «Искусство и развлечения» впервые посвятила целую страницу ночной жизни: «Это слово теперь звучит как заголовок на обложке, как последний крик моды», — рассказывала Лулу, в то время как «Палас» теперь принимал каждый вечер три тысячи человек… «Тем не менее ночь может быть праздником, радостью, свободой. Каждый может с кем-нибудь пойти на вечернюю тусовку, сломать барьеры, развлечься до безумия или позволить себе поддаться лирической меланхолии. Я обожала устраивать праздники. Внезапные, яркие праздники и вечеринки, которые импровизировались в последнюю минуту, без списков и секретарей… Это был год семьдесят седьмой. Затем, во время выборов, когда стало ясно, что левые могут пройти, все богатые съехали с катушек. Они стали говорить: „Вы знаете, я чудесно делаю тушеную курицу“. Они отменили праздники, чтобы не показывать, что у них есть деньги».

Уже в 1981 году она, похоже, сожалела о прошедшем золотом веке: «Что мы тогда носили, не имело значения, не было этой привычки, которая выводит меня из себя: как одеваться, как блистать в обществе и носить платья от кутюрье, как достойно выглядеть на вечеринке».

Имя Ива Сен-Лорана сияло в верхней части города, не на тех улицах с палисадниками, красочными от граффити, где иные находили вдохновение в насилии и эйфории. Одним из них был Жан-Поль Готье. Пресса говорила о нем, что он «нарушитель правил Высокой моды». Это «ужасное дитя моды» стал эмблемой: «Я стараюсь уничтожить некоторые правила так называемого хорошего вкуса», — говорил он, с серебряным кольцом в ухе, с ярко-белыми волосами и в узком свитере капитана Попая из комиксов. «Я заново изобретаю повседневную жизнь. Мой чайный шарик становится кулоном, кошачий корм „Мур-мур“ — хай-тековским браслетом». Его настоящий учитель — Карден, не так ли? «У него я научился делать шляпу из стула».

Ив — первый стилист, изменявший функции вещей, был свергнут «незаконным сыном», которого он никогда не признавал таковым. Готье — единственный, кто говорил вслед за ним: «У тканей нет пола». Единственный, кто переворачивал классику с ног на голову, даже если теперь модели другие: куртка Levi’s, а не бушлат, которым Ив Сен-Лоран завершил свою коллекцию в январе 1982 года, как двадцать лет назад. Их разделяло целое поколение: Ив Сен-Лоран — это скорее воображение, чем образ, скорее роман, чем комикс, скорее женщина, чем девушка, скорее театр и кино, чем телевидение. «Если у него есть религия, его божество, бесспорно — женщина», — писал Энтони Бёрджесс.

Ив Сен-Лоран научил всех женщин мечтать, как и он сам, о балах и праздниках, где носят «дамасские доломаны из золотой парчи»[741]

. Вот они здесь, ночные любовницы: Клио Голдсмит, Джерри Холл, сверкавшая в платье «Сардина» в серебряных пайетках; на вручении французской кинопремии «Сезар» роскошная Роми Шнайдер появилась в черном платье из тафты от Сен-Лорана, а Катрин Денёв под руку с Франсуа Трюффо — в пальто с атласными лацканами. Ив работал с представительными тканями (фай, атлас, газар), поэтому, видимо, для увеличения эффекта ему было нужно, по принципу Баленсиаги, найти соединение строгости и силы. В 1980 году платье невесты в коллекции Высокой моды было сделано из парчи — это божество с тысячью ожерелий из стекла и черного жемчуга; бриллиант сверкал на ее эбеновом лбу, удерживаемый золотым тюрбаном. В следующем году невеста была почти вся в черном. Муния появилась в темно-фиолетовом переливавшемся платье из фая, с букетом красных роз в руке. На груди висел на красном шнуре и поблескивал среди бриллиантов красной слезой рубин в форме сердца — фетиш модного Дома. «Я люблю чувствовать у себя на груди эту большую драгоценность, которая царапает и превращает меня в икону», — говорила Муния.

Ив рисовал платья из райских перьев и пальто из звездной пыли. Женщины будут носить все это не потому, что это модно, а потому, что это он. Сверкавший свитер. Неоново-розовая накидка из газара. Или просто черная водолазка, черная норка. Вот пальто с тремя рукавами, брюки-куртка или комбинезоны на молнии, чтобы предстать перед маленькими зелеными человечками 2000 года, перед женщинами-машинами из фильма «Бегущий по лезвию бритвы» (1982).

Он заявлял: «Женщина, которая не нашла свой стиль и чувствует себя неуютно в своей одежде, не живет в согласии с ней — больная женщина. Она несчастлива и не уверена в себе». А разве не он был первым, кто характеризовал когда-то моду как «неизлечимую болезнь»?

Как только он оказывался в безопасности, ему хотелось рисковать: на вершине славы король стал еще более уязвимым. Как люди, попавшие в чужую среду, должны препрыгнуть через самих себя, чтобы выжить, так и он был вынужден участвовать в борьбе, которую так любил: «Ив всегда разрывался между герцогиней Виндзорской и Зазу», — говорила Лулу.