Ив Сен-Лоран

Ив брал сеансы у своего психоаналитика пять раз в неделю, появлялся только в черном костюме и темном галстуке. «Единственная вещь, которую можно надевать после сорока»[748], — говорил он. Но разве не так же он одевался, когда ему было на двадцать лет меньше? Он теперь переписывал письма, которые говорили о страданиях, и вешал их на стену в рамочке. Девятый том «Переписки» Пруста стал его настольной книгой. В этих письмах, написанных в 1909 году, писатель жаловался на свои бесчисленные приступы астмы и находил повод для отречения от мирской жизни. «Все что угодно, только никуда не идти, ибо я болен» (письмо Максу Дэро[749], 1909). Так и Сен-Лоран посылал цветы, много цветов. Ему всегда казалось, что их недостаточно. Охапки арумов. Орхидеи. Розы сотнями, розы всех цветов. «Они всегда белые. Он выбирает их одну за другой для меня», — говорила Франсин Вайсвейлер, которая все еще жила в особняке на площади Соединенных Штатов, где курила сигареты длиннее, чем она сама. Франсин вспоминала про Венецию с Кокто и про прошлое, что уже не вернется никогда: «Шанель — это были костюмы. Баленсиага — это была элегантность. И вот появился Ив…»

«Я вижу жизнь глазами ребенка, — объяснял Ив. — Вот почему я не старею. Жизнь — это моя профессия, она продолжает молодость, я проецирую в будущее свои мечты, свои воспоминания, свои мысли Однажды мудрость добавляется ко всему остальному, и вы обретаете свободу, открываетесь больше для других и для своей эпохи». Однако, может, именно потому что он отвернулся от смерти, Ив и избежал ее? «Он вовремя стал грустным. Что касается меня, я вышла замуж. Если мы еще живы, так это чистая случайность», — говорила Лулу.

В гомосексуальных кругах начали говорить о странной болезни, впервые упомянутой в New York Times 29 августа 1981 года. Смерть10 июня 1983 года Фабриса Эмаера, жертвы рака, ознаменовала конец этих лет великолепия и безумия. Прощай, «дитя мечты». Прощай навек, кто на открытии «Паласа» в Кабуре срубил саблей горлышки трех тысяч бутылок шампанского со своими друзьями. «Это все закончилось, как и „Сладкая жизнь“[750]

, где люди спят на пляже», — говорил Гай Куэвас[751]…

Принц моды ухитрился перемешать все слои парижского общества, чтобы вернуть городу дух столицы, привлекая богему и панков, трансвеститов из Булонского леса на роликовых коньках и львиц высшего общества. «Продавцы лимонада заменили настоящих эстетов», — говорили выжившие, потому что новая чума начала свою опустошительную жатву. В 1983 году в Париже группа профессора Люка Монтанье (Институт Пастера) идентифицировала ВИЧ, вирус человеческого иммунодефицита. Начались годы СПИДа.

Ив Сен-Лоран больше не приходил в «Палас», дав повод слухам («Ему запретил выходить Пьер Берже!»), что только добавило деталей к его легенде отшельника. «Я помню его двадцать лет назад. Я помню его смех, его обаяние. Окружение убедило его, что теперь он старый господин»[752], — говорил Карл Лагерфельд. Красный занавес театральной карьеры опустится в 1983 году: в парижском театре Rond-Point кутюрье одевал Мадлен Рено[753]

для «Бухты Саванна», пьесы, написанной и поставленной Маргерит Дюрас. После этого пришлось ждать 1993 года, когда Ив Сен-Лоран создал новые сценические костюмы: черное платье, предназначенное для Зизи Жанмер.

В то время как Карл Лагерфельд стал торпливым человеком, Ив Сен-Лоран превратился в хранителя памяти целого мира. Он расширил свою вселенную: у него не было никакой другой цели, кроме как делать платья — единственное утешение. Это были его самые лучшие годы. В конце концов, что ему мешало навсегда остаться тем ребенком, который мечтал делать платья для женщин с многогранной жизнью, для женщин-актрис? «Женщины двойственны: он понял, что днем нас нужно убеждать, а вечером — соблазнять», — признавалась Катрин Денёв. Для актрисы, которая открыла Каннский кинофестиваль в 1982 году, помимо смокинга и бушлата, два наряда лучше всего символизировали мир Сен-Лорана: «Почти неприличная вечерняя одежда. Очень элегантная, но она же очень откровенно демонстрирует тело. И дневной костюм, созданный для того, чтобы противостоять агрессивности, мужчинам на улице, внешнему давлению. Его одежда — это доктор Джекил и мистер Хайд[754]. Очень строгая днем и бесстыдная вечером». На его стиль все больше ссылались.

С тех пор он помещал в каждую коллекцию, как летнюю, так и зимнюю, черное платье с красными туфлями. Такова теперь была привычка делать акцент на времени года, точно коллекции — это истории, где появлялись дивы в тафте, красное вечернее пальто в стиле Тьеполо и герцогини Германтской[755], чьи туалеты звучали торжествующей арией, как это сказано у Пруста: «На вас красное платье и красные туфельки, вы несравненны, вы похожи на большой цветок, кроваво-красный, пылающий, словно рубин»[756].