Ив Сен-Лоран

Все видимые признаки 1980-х годов, за исключением кухни, были изгнаны, большинство тканей — желтая тафта, красный бархат, были сделаны в Лионе по образцам Викторианской эпохи. На первом этаже находились столовая, две гостиные с роскошной атмосферой и мебелью в стиле Наполеона III: кресла с шелковой обивкой, хрустальные люстры с подвесками — все напоминало декорацию фильма «Травиата» Дзеффирелли. Был также зимний сад, где росло более тридцати видов зеленых растений. Два года блуждания по барахолкам и антикварам потребовались Жаку Гранже, декоратору и другу Ива Сен-Лорана, чтобы найти нужную мебель большей частью XIX века. Он признавался: «Я не захотел перечитывать Пруста, чтобы не находиться под его влиянием».

Ив Сен-Лоран попросил его обустроить комнаты замка в соответствии с характерами персонажей прустовского цикла «В поисках утраченного времени». Медные таблички с гравировкой были привинчены на каждую дверь: «Сван» (три комнаты для Ива Сен-Лорана), «Шарлю» (Пьер Берже), еще «Эльстир», «де Германт», «Мадлен Лемер»[764] — дверь открывалась, и была видна комната в розах: полкилометра шелка было соткано на заказ, чтобы одеть драпировкой окна и стены. Здесь посетитель, казалось, слышал слова Одетты: «Посмотри-ка, а эти стали князьями, поднялись по сословию». Гости селились по комнатам в соответствии с ролью, которую Сван и Шарлю им отводили… Или как в модном Доме, где была старая традиция: каждая работница, прибывшая последней, должна была поменять имя, если у нее уже была тезка, поэтому днем ее называли Люсеттой, а возвращаясь домой, она становилась снова Изабель. Вот и здесь начиналась игра. На небольших картонных табличках с изображением замка Габриель готическими буквами были написаны фамилии. Ив Сен-Лоран назначал комнаты, как роли: Шарлотта Эйо становилась герцогиней Германтской, Анн-Мари Мюкоз — Альбертиной, Хосе Мюкоз, ее муж — Эльстиром, Лулу и Тед Клоссовски — Вердюренами, Скотт-старший — Сен-Лу, Бетти Катру — Мадлен Лемер, наконец, Мэдисон Кокс — Морелем.

Любое сходство с реальными лицами, как и в кино, действительно, было случайным? На самом ли деле Пьер Берже, как Шарлю[765]

, один из тех, кто был способен уйти от умирающей королевы, «лишь бы не пропустить парикмахера»? Так ли уж Мэдисон Кокс был похож на Мореля, кто всегда «возвышал чувства барона» де Шарлю? Ив среди своих называл его «Мадонной». Действительно ли Ив Сен-Лоран был так похож на Свана, кто замечал все взоры, прикованные к его лицу, «которое так истерзала болезнь»[766]? Вероятно, существовало некоторое сходство между Шарлоттой Эйо, такой длинной и вытянутой в легких платьях Сен-Лорана, и герцогиней Германтской, описанной Прустом: «Ее шея и плечи выступали из белоснежной волны муслина, над которой колыхался веер из лебединых перьев». Можно было отыскать и другие сходства, другие ключи к персонажам и удивляться, читая правдивые или ложные рассказы о нравах маленького клана. Кругом витали призраки. Единственное, что понятно, — существовал клан Сен-Лорана, свое племя, свой монастырь в мире моды, который имел свои ответвления в кругах политики, театра, литературы. «Левых и правых не существует, есть только люди, которые страдают одинаково, богатые или бедные. Некоторые вынуждены быть привилегированными»

[767].

«У него в Париже мы в Музее современного искусства, в Довиле — у Пруста, — рассказывал Ролан Пети. — Ив любит создавать спектакли вокруг себя. Что, как вы думаете, он хотел бы поставить на сцене? Балет а-ля Висконти? Нет. „Летучую мышь“? Конечно нет. Он доверил мне однажды свою мечту: „Четырехгрошовую оперу“[768]

, в которой действие происходит в 2000 году. Я увиделся с Пьером, рассказал ему об этом проекте. Он сказал: „Не ввязывайся в эту авантюру“». Ролан Пети, ностальгически вспоминавший 1950-е и 1960-е годы, был поражен отношением кутюрье к их последнему общему спектаклю в 1977-м. «Платья с булавками — по-моему, это самоуничтожение».

У кутюрье был такой строгий вид, какой бывает у очень ранимых людей, защищавших себя от боли. «Я не боюсь смерти. Я знаю, что смерть может прийти в любой момент, но, что странно, я не чувствую, что она потрясла бы мою жизнь»[769]. Он проявлял странное безразличие к боли, особенно к боли других людей. «Когда вы болеете рядом с Ивом, лучше уйти болеть куда-нибудь в другое место», — говорил один из близких. Гиперчувствительность затрагивала в нем другие области, но не сердце. «Его можно тронуть небольшим клочком шерстяной кисеи!» — говорила мадам Фелиса. Но при этом в нем не было высокомерия. «После мадемуазель Шанель это первый кутюрье, кто пригласил меня на ужин, — заметил парикмахер Александр. — Шанель не приглашала меня, она просила остаться. Что касается остальных, они даже не думали об этом». Поль, его водитель, сопровождал его каждое утро в модный Дом: «Мы возвращаемся домой в обеденное время. Потом опять уезжаем. Он всегда садится рядом со мной, а его собака сзади (Мужик II). За исключением тех случаев, когда у него гость».