Ив Сен-Лоран

Направо находилась комната с зеркалами Клода Лаланна, чьи рамки были оплетены розовыми водяными лилиями. «Я хотел чего-то вроде Амалиенбурга[761], комнату мечты с малым количеством мебели и водной атмосферой. Иногда ночью здесь немного беспокойно». Большая гостиная на первом этаже стала настоящим музеем современного искусства. Первая покупка? Ив говорил о Мондриане, Пьер Берже — о Кирико[762]

. За 1980-е годы коллекция расширилась: Фернан Леже («Натюрморт в духе кубизма с шахматной доской», 1917), Пикассо («Табурет», 1914), Матисс (его первый коллаж, 1937), Сезанн («Гора Сен-Виктуар»), Вюйар (портрет матери и сестры, 1890), а также Боннар, Брак, Гейнсборо, Мунк, Делакруа, Клее, Энгр «Портрет уличной женщины». Куда бы ты ни повернулся, везде жила красота: даже на дверях, где незаметно были прикреплены этюды Делакруа. Все отражалось в большом зеркале. В другой части комнаты, на мольберте, стояла картина — ребенок с собакой — под названием «Голубое дитя», это портрет Луиса Марии де Систу-и-Мартинеса кисти Гойи. Помимо змей (кресло с кобрами Эйлин Грей) и птиц, встречались странные звери в тени роскошной оранжереи, с диванами, покрытыми шкурой пантеры, с обелисками из горного хрусталя и двумя колоннами, похожими на нигерийские статуэтки, которые словно служили телохранителями этрусской вазы. «Симметрия успокаивает меня, отсутствие симметрии меня беспокоит», — говорил Ив Сен-Лоран, будто одиночество предмета ему было более невыносимо, чем одиночество человека. Ив любил множить эти фатальные совпадения, например, разместив эмалированную тарелку с Генрихом II и цветком лилии на месте его смертельной раны рядом с эмалированной чашкой, принадлежавшей Диане де Пуатье, любовнице Генриха II, где тоже был нарисован цветок лилии. Он с юмором цитировал одно из высказываний Пруста: «Ибо если титул сомнителен, зато где только не увидишь гербы — и на посуде, и на столовом серебре, и на почтовой бумаге, и на сундуках»[763].

Вот опись посуды и меблировки на ужине, данном в честь Women’s Wear Daily

: мраморный стол Брандта 1930 года; тарелки «Индийской компании», XVIII век; хлебные корзины и столовые приборы из серебра 1930 года; стаканы и графины из хрусталя времен Наполеона III; серебряные пепельницы; салфетки белые льняные с лилиями (Arène); кувшинки и утки Франсуа-Ксавье Лаланна из севрского фарфора; ножи Vieux Paris

… На консоли стояла пирамида из горного хрусталя (коллекция Миси Серт). Как вся эта одержимость казаться шикарным далека от тех глубоких минут, когда все его существо было сосредоточено на поиске линии одежды.

Во всех журналах по интерьеру, которые не переставали множиться в 1980-х годах, обилие статей, посвященных домам Ива Сен-Лорана, показывало особенности его стиля жизни: он был виден в бесконечном списке имен собственных, в указании на происхождение и биографию каждого предмета, что похоже на манеру прустовского Свана рекламировать то блестящий ужин, то чье-нибудь приглашение, визит, доброе слово кого-нибудь из знакомых. Пруст отмечал этот снобизм хлесткой фразой: «Гостиная Свана выглядела как курортные гостиницы, где можно увидеть вывешенные в рамках депеши».

«Воспоминания о прошлом. Первый взгляд на прустианскую фантазию Ива Сен-Лорана». Первый репортаж — на четыре полных страницы — появился в Women’s Wear Daily

14 января 1983 года. «Абсолютно несоциалистический», согласно американской газете, дом, созданный для американского клиента в 1874 году по эскизам Эрнеста Сэнтена и завершенный в 1883-м, был куплен Ивом Сен-Лораном и Пьером Берже в 1980 году. Это неоготическое пристанище находилось в Бенервиле, недалеко от Довиля: Пруст вроде бы повстречал здесь издателя Гастона Галимара. Но «маленький поезд» Пруста, который бежал вдоль побережья между Трувилем и Ульгатом, не останавливался больше в Бенервиле… Пьер Берже построил взлетно-посадочную полосу, чтобы за двадцать пять минут долетать на своем частном белом вертолете AS 342. «Он купил специальную куртку, чтобы управлять своим вертолетом. Ив смотрел на него всегда немного с насмешкой», — вспоминал Джон Фэйрчайлд. В доме было двадцать комнат, двенадцать каминов, сад в тридцать гектаров, дом содержался в порядке круглый год с помощью шести домашних работников. «Это место — одна из самых безумных идей, которые у меня когда-либо были», — говорил Ив Сен-Лоран репортеру Women’s Wear Daily. На каменном фронтоне не было герба. А что могло бы быть на этом гербе? «О, — заметил неисправимый Жак Шазо, — наперсток и иголка!»