Ив Сен-Лоран

Пьером Берже и Ивом Сен-Лораном двигали необычайные амбиции. Именно в тот момент, когда французские престижные бренды вступили в глобальную мировую игру, они оба точили оружие для своих поединков, осознавая, что это время не в их стиле. Всплеск в искусстве, спекуляции, биржевое безумие, игры на удачу: 1980-е сходили с ума от рекордов. Финансовые воротилы строили и разрушали финансовые империи с удивительной скоростью. В сорок два года Дональд Трамп, которому Time посвятил свою обложку, дал свое имя небоскребу, трем отелям и ста нью-йоркским зданиям. Он владелец авиационной компании и крупнейшего казино в Америке. Успех теперь принадлежал золотым мальчикам, с блеском практиковавшим технику маркетинга, торгуя чем угодно, меняя одно на другое: монеты, товары, облигации, недвижимость. В это время Пьер Берже заявил: «Я повернул курс своей судьбы. Я был создан, чтобы быть политиком или писателем. Жизнь унесла меня в другом направлении».

Все происходило так, как будто Пьер Берже и Ив Сен-Лоран находили в этой эпохе только одно — энергию, чтобы не участвовать в этом, реализовать свои мечты и вернуться — каждый по-своему — к своим двадцати годам. «Есть два решения, — говорил Пьер Берже. — Одно, когда человек возвращает себя в детство и запирается в нем. Другое, когда мы продолжаем проецировать себя в будущее, потому что двадцать лет — единственный возраст в жизни, который несет в себе самые большие надежды, самые большие желания, самые большие разочарования».

Америка сформировала Париж по своему образу, какой она для него придумала. Чтобы сохранить свое влияние, Париж не мог сделать ничего другого, кроме как потакать вкусу новых женщин с миллиардами, для кого внешность — это просто бизнес-оружие в безжалостном мире короля индексов Доу Джонса. Они были одеты в розово-оранжевое, в желтое, как пыльца, в фиолетовое, фосфоресцирующее, как новоиспеченное состояние. После одного неприятного сюрприза модный Дом Ives Saint Laurent теперь просил депозит у каждой новой клиентки. В Нью-Йорке вышел фильм «Уолл-стрит» (1987) — погружение во вселенную безжалостных брокеров. Фильм рассказывал, как скромная богатая девушка перестала быть самой собой. Golden girl с мускулистым телом, она мечтала о желтом алмазе, о пентхаусе с террасой на крыше, где диваны должны были соответствовать картинам из ее коллекции современного искусства. Авеню Монтень стал долиной роскоши, а Париж — столицей различных шоу: 950 моделей из двадцати стран выступили перед залом в 12 000 зрителей на Международном фестивале моды, организованном профессиональными федерациями. Фейерверк и блестки маскировали нараставшую пропасть между Парижем, где все демонстрировалось, и Миланом, где все продавалось. В период с 1982 по 1988 год число журналистов, аккредитованных для дефиле в Квадратном дворе Лувра, выросло с 1200 до 2000: 200 зеркал, 500 стоячих вешалок, 4500 стульев, 40 000 квадратных метров тканей для подиумов, 15 километров кабелей — таков впечатляющий инвентарь этих дефиле prêt-à-porter

, организованных в марте и в октябре.

Париж с блеском защищал свою роль всеобщей витрины. Презентации, запуски коллекций — все становилось предлогом для праздников, приемов и вернисажей. Парфюмеры и кутюрье играли в последних меценатов: Нина Риччи заказала Солу Левитту[841] дизайн упаковок для своих новых духов; Vuitton продавал свои шарфы, сделанные по эскизам Сандро Киа

[842] и Армана[843], и финансировал выставку Каналетто[844]

в Metropolitan; Guerlain давал бал «Самсара» в Версальском дворце.

Никто не мог забыть бал в честь парфюма Poison, организованный модным Домом Dior, с бюджетом в 5 миллионов франков. Это был самый грандиозный запуск парфюма за всю историю моды: замок Воле-Виконт был украшен в тот вечер Жаком Гранжем. 220 000 листьев плюща покрывали пространство, вместившее 800 гостей. «В наше время непонятно, находятся ли они все в Гонконге или в Париже. Это не те, кто определяет современное общество!» — рассуждал Андре Остье.