В марте 1611 г. земские отряды выступили на Москву. По тем временам наша столица считалась огромным городом. Иностранцы отмечали, что она «намного больше Лондона с предместьями», «больше Рима и Флоренции». В центре – мощная крепость Кремль, к нему примыкал Китай-город, тоже опоясанный стеной. С запада, севера и востока Кремль и Китай-город окружал Белый город, также укрепленный. Еще одним внешним кольцом раскинулся Земляной город, а с юга, в излучине Москвы-реки – Замоскворечье, их окружала деревоземляная стена.
Гонсевский всерьез опасался восстания населения. Но наступало Вербное воскресенье. По традиции в этот праздник устраивалось торжественное шествие, патриарх выезжал на «осляти» – специально подобранной смирной лошади, которую вел под уздцы сам царь, и посмотреть съезжались люди со всех окрестностей. Поляки были в затруднении, боясь и праздничных толп народа, но боясь и запретить праздник, чтобы не спровоцировать мятеж. Все-таки разрешили. Вместо «царя Владислава» вел «ослятю» боярин Гундуров. Это был последний выезд Гермогена на люди, как бы предваривший мученичество самого патриарха. А для Москвы Страстная неделя стала таковой в прямом смысле.
Люди знали, что приближаются освободители, происходили стычки с поляками. Во вторник, 19 марта, оккупанты стали хватать извозчиков, чтобы перевозить пушки. Те начали отбиваться, позвали на помощь. Тогда Гонсевский бросил на безоружный люд войска. Поляк Стадницкий вспоминал, что «они рассекали, рубили, кололи всех без различия пола и возраста» и сами были в крови с ног до головы, «как мясники». Толпы в панике бежали в Белый город. Но многие москвичи стали вооружаться чем попало.
А предводители ополчения действительно готовили восстание, для этого в Москву пробрался Дмитрий Пожарский. Он возглавил сопротивление на Лубянке, построили острожек, с Пушечного двора притащили орудия. Возникли центры обороны на Кулишках, в Замоскворечье. Поляки нарвались на крепкий отпор, покатились назад. Но Гонсевский велел поджигать Замоскворечье и Белый город. Жарко заполыхали дома, а каратели продвигались следом за огнем, спасающиеся толпы москвичей расстреливали из пушек и мушкетов. Заодно расправлялись с политическими противниками. Зверски убили содержавшегося под арестом Андрея Голицына.
На следующий день поджигатели и убийцы продолжили свою работу. Сломили оборону на Лубянке, Пожарский был тяжело ранен, и верные слуги увезли его. От Москвы остались лишь Кремль и Китай-город. Остальная часть выгорела. Множество людей погибло или разбежалось. Замерзали в снегах, умирали по лесам и полям от голода. Число погибших оценивали в 150 тыс. Между тем подходили земские полки. Но они были малочисленными. У Ляпунова собралось всего 6 тыс. бойцов. Лагеря разрослись за счет спасшихся москвичей, но в большинстве это были не воины. Земское ополчение сумело захватить часть стен Белого города. Однако в руки поляков попала сильнейшая русская артиллерия. Китай-город стал неприступной крепостью. Началась осада, бои на московских пожарищах.
Сигизмунд вполне мог раздавить ополчение, но его все еще связывал Смоленск. Он выстоял в осаде почти два года. В крепости был голод, людей косили болезни. Хоронили по 100–150 человек в день. Тем не менее город отбивал все приступы. Поляки предъявили Великому посольству очередной ультиматум: послать приказ Ляпунову снять осаду Москвы, а Шеину – сдать Смоленск. Филарет ответил: «Я все согласен претерпеть, а этого не сделаю, пока не утвердите всего, от нас поданного в договоре». Тогда «благородную» часть посольства взяли под стражу и отправили в Литву. А слуг и делегатов от низших сословий просто перебили. По польским понятиям, «хлопы» не стоили того, чтобы с ними возиться.
Но защитники Смоленска таяли. У Шеина осталось 300–400 воинов, они не могли прикрыть все стены. 3 июня враги ворвались в город, устроили дикую бойню. Шеин попал в плен, и Сигизмунд, вопреки легендам о «рыцарской чести», велел пытать его, узнать о мифических «сокровищах». Падение Смоленска пышно праздновалось всем католическим миром. В Риме устроили грандиозные торжества с фейерверками. Папа объявил отпущение грехов не только участникам кампании, но и всем, кто в назначенный день посетит иезуитскую церковь в Кампидолио. Там вел богослужение сам генерал иезуитов Аквила, провозгласил: «Даруй, Боже, яснейшему королю польскому для блага христианской церкви уничтожить коварных врагов московитян».