Иван Саввич Никитин

Слышать шелест страниц вместо скрипа тележных колес, встречать порядочную публику вместо хмельных извозчиков, вести интересные разговоры вместо перебранок с постояльцами — это ли не счастье для измученного дворницким бытом и болезнями человека. «Ура, мои друзья!.. — ликовал Никитин. — Прощай, постоялый двор! Прощайте пьяные песни извозчиков! Прощайте, толки об овсе и сене! И ты, старушка Маланья, будившая меня до рассвета вопросом — вот в таком-то или в таком-то горшке варить горох… Довольно вы все унесли здоровья и попортили крови! Ура, мои друзья! Я плачу от радости…»

Начались трудные хлопоты: требовалось найти помещение для магазина, привести его в приличный вид, закупить в столицах книги и канцелярские принадлежности и доставить их в Воронеж, подыскать расторопного приказчика — желательно все это успеть сделать к февралю 1859 г., к масленице, когда в городе начнутся дворянские выборы и книги найдут хороший спрос.

Никитин понимал, что одному ему не справиться со всем этим сложным суетливым хозяйством, и взял к себе в компаньоны Николая Павловича Курбатова, окончившего курс по юридическому факультету Московского университета и еще недавно служившего чиновником канцелярии воронежского губернатора, а последнее время читавшего законоведение в кадетском корпусе. Друзья советовали Ивану Саввичу оформить компаньонство приличествующим соглашением, но он счел, что такая бумага может оскорбить дворянина, и, махнув рукой на формальности, дал Курбатову наставления и отправил его в Петербург за книжно-журнальным товаром и налаживанием связей с книготорговцами и издателями. А сам тем временем отыскал для магазина квартиру из трех комнат на Большой Дворянской улице, занимался ремонтом помещения, покупал мебель, обустраивался, радуясь предстоящему новоселью. Радость омрачали вновь подступившая болезнь (в сентябре он жаловался: «…желудок et cetera[8]

связали руки и клонят к сырой земле-матушке голову…») и продолжающийся кавардак на постоялом дворе («…тут по своему делу мечешься как угорелый, до поздней ночи, а в доме между тем неумолкаемый крик и шум, на дворе — песни извозчиков, в кухне — перебранка дворников с кухаркой, в амбаре — воровство овса…»).

В Петербург к Второву летели письма с просьбами помочь, посодействовать, приглядеть за тем, что и как покупает Н. П. Курбатов. Ему был дан наказ: дрянных книг не брать. Второв своими делами по хозяйственному департаменту министерства внутренних дел был занят по горло, но все-таки выкраивал время, обивал пороги контор книготорговцев Н. А. Сеньковского, А. А. Смирдина-сына и других.

Чувствуя готового вот-вот возникнуть конкурента, местные содержатели книжных лавок усилили коммерческие старания. «Предприятие мое, — писал Никитин, — до nec plus ultra[9] раздражило воронежских книгопродавцев. Гарденин думает устроить кабинет чтения. С этой целью он нанял Кашкина, который, для привлечения публики, будет играть в магазине на фортепьяно, а публике, под мелодические звуки музыки, предстоит неисчерпаемое наслаждение читать и читать». К слову скажем, так начиналась карьера будущего известного музыкального критика, профессора Московской консерватории, друга П. И. Чайковского Николая Дмитриевича Кашкина, сына владельца книжного магазина — Д. А. Кашкина, одного из первых наставников поэта А. В. Кольцова. Как видим, соперники по торговой части у Никитина были серьезные.

Из Петербурга от Н. П. Курбатова приходили не очень утешительные вести: комиссионеры упрямятся, дороговизна на книги страшная — том Гоголя стоит 15 рублей, Тургенева — 12, много затруднений с выбором литературы и канцелярских вещей. Никитина насторожило, что помощник мало сообщал о выполнении поручений, а больше о своих ежевечерних посещениях оперы, визитах, сплетнях вокруг «Современника», кознях цензуры, новых пьесах Островского и т. д. и т. п. Беспокойство Ивана Саввича за содержание книжного магазина и своевременность его открытия нарастало.