Иван Саввич Никитин

В старых дискуссиях на эту тему было много крайностей и даже вульгарных перехлестов. Спустя двадцать лет после выхода поэмы известный критик-народник Н. К. Михайловский писал: «Кулак, торгаш и вообще человек данной среды сидел в Никитине уже так сильно, что неопределенная проповедь добра, красоты и истины не могла сделать в нем какую-нибудь радикальную перемену». Несправедливее и грубее не скажешь. В 30-х годах вульгарные социологи не раз эксплуатировали эту мысль, бросая тень на личность и творчество народного поэта. Время внесло свои коррективы и показало вред запальчивых максималистских «отметок» как безудержных ревнителей изящной словесности, так и прямолинейных стражей «мужицкого» искусства.

Художественная и действительная правда лиро-эпического создания поэта выдержала серьезное испытание. «Вершиной всех собранных в жизни наблюдений над удушающей средой торгашества и мещанства, — писал в 1972 г. поэт Всеволод Рождественский, — явилась самая значительная из поэм Ив. Никитина — его «Кулак», обеспечившая ему широкую литературную известность. Она написана страстно и беспощадно. Редко кто в то время достигал такого глубокого анализа человеческих отношений в мире эгоистических выгод и чистогана, в затхлой среде, где все определяется властью денег, где женщине уготована горькая подневольная участь, а сами «хозяева жизни» доходят в конце концов до полного разложения личности и ничтожества, раздавленные более сильными представителями своего же хищнического сословия».

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН

«Кулак» принес Никитину не только известность, но и неплохой доход (хлопотавший по этому делу Н. И. Второв «потянул», как он говорил, с издателя 1237 рублей серебром). У Ивана Саввича появилась надежда оставить постоялый двор и взяться за какое-либо более спокойное занятие, тем более что старые его хвори опять возобновились. «Моя единственная цель, мое задушевное желание — сбросить с себя домашнюю обузу, — писал поэт-дворник, — отдохнуть от ежеминутного беганья на открытом воздухе в погоду и непогодь, от собственноручного перетаскивания нагруженных разною разностью саней и телег, чтобы поместить на дворе побольше извозчиков и угодить им, отдохнуть, наконец, от пошлых полупьяных гостей, звона рюмок, полуночных криков и проч. и проч.».

Вначале явилась идея купить по соседству продававшийся с торгов каменный дом для сдачи его в аренду. Но денег не хватало. Никитин подумывал даже передать какому-нибудь дельцу полное право на издание «Кулака», чтобы выручить недостающую сумму, но проект не удался.

Выход из положения подсказал добрейший Н. И. Второв, предложивший другу стать агентом создававшегося тогда в Петербурге акционерного Общества распространения чтения. Сама мысль была благая, но не имела прочной материальной основы, да и начинание на поверку оказалось весьма шатким, так как устроители не спешили вкладывать капитал в добрую, но экономически хрупкую затею.

Наконец после долгих споров и сомнений Никитин решил открыть в Воронеже книжный магазин с библиотекой-читальней при нем. Некоторые друзья Ивана Саввича даже испугались и возмутились: как же так? Известный поэт и вдруг — за прилавок, — конфуз, да и только! Милые ревнители изящного забывали, что их приятель уже пятнадцать лет торгует овсом и сеном на постоялом дворе…

Но опять «проклятый вопрос»: где взять недостающие деньги? Ведь с имеющимися средствами можно открыть лишь жалкую лавку, которая быстро прогорит, тем более что в Воронеже уже имелись три книжных магазина Кашкина, Семенова и Гарденина. Иван Саввич не отступал, метаясь в поисках займа от одного богача к другому. Выручил его уже не в первый раз промышленник-откупщик В. А. Кокорев, давний петербургский знакомый Н. И. Второва, фигура любопытнейшая не только в истории российского экономического предпринимательства, но и в радикально-оппозиционном движении тех лет. Достаточно сказать, что имя этого энергичного воротилы значилось как «опасное» в досье III жандармского Отделения, а смелые речи его пугали правительство (за пропуск публикации одной из них поплатился упоминавшийся уже цензор Н.Ф. фон Крузе). В. А. Кокорев, несмотря на свои солиднейшие деловые занятия, не чурался литературы, питал слабость к поэзии Никитина. Он-то и дал ему три тысячи рублей серебром (без векселя!).

Благодарный поэт писал своему великодушному меценату: «…Я берусь за книжную торговлю не в видах чистой спекуляции. У меня есть другая, более благородная цель: знакомство публики со всеми лучшими произведениями русской и французской литературы, в особенности знакомство молодежи… я был страдательным нулем в среде моих сограждан; теперь Вы выводите меня на дорогу, где мне представляется возможность честной и полезной деятельности; Вы поднимаете меня как гражданина, как человека…»