Иван Саввич Никитин

Падет презренное тиранство,И цепи с пахарей спадут,И ты, изнеженное барство,Возьмешься нехотя за труд.Мужик — теперь твоя опора,Твой вол — и больше ничего —Со славой выйдет из позора,И вновь не купишь ты его.Уж всходит солнце земледельца!

Забитый, он на месть не скор;Но знай: на своего владельцаДавно уж точит он топор…(«Падет презренное тиранство…»)

В наследии поэта эти бунтарские строки не являются неожиданными, они подспудно созревали в его «Мщении» и в других ранних произведениях. Уже в одном из вариантов стихотворения «Светит месяц в окна…», названного литературоведом Б. Л. Модзалевским «прекрасной пьесой», содержалось грозное предвещение:

Долго ли томиться?Слез в очах не реки. —Грянь ты, горе, громом,Упокой навеки!

От скорбной мысли о мужицкой безысходности до призыва к топору исторически пролегло не так уж много времени — каких-нибудь пять-шесть лет. Никитин трезво смотрел на покорную «крещеную собственность», на «наш бедный труженик-народ»: «В печальной доле хлебу рад, Ты мимо каменных палат Идешь на труд с тупою думой, Полуодет, полуобут, Нуждой безжалостно согнут…» И хотя гражданское созревание поэта росло быстро, чему в немалой степени способствовала сама накалявшаяся общественная атмосфера накануне 1861 г., он видел, как рано еще пахарю до осознания своей силы:

Все суета!.. махнем рукою…Нас чернь не слушает, молчит,Упрямо ходит за сохоюИ недоверчиво глядит.(«Теперь мы вышли на дороги…»)

Но поэт уже отлично понимал, что «Русь болеет», и ставил беспощадный социальный диагноз этой болезни:

Нет в тебе добра и мира,Царство скорби и цепей,Царство взяток и мундира,

Царство палок и плетей.(«Тяжкий крест несем мы, братья…»)

Эти стихи, как и «Постыдно гибнет наше время!..», появились в печати спустя почти полвека после смерти Никитина (хранились в архиве потомков Н. И. Второва) и произвели переворот в осмыслении гражданской направленности его поэзии, истоков ее рождения. В этих бесцензурных произведениях были замечены рылеевские тираноборческие мотивы. Так, в «Исповеди Наливайко» К. Ф. Рылеева читаем:

Еще от самой колыбелиК свободе страсть зажглась во мне;Мне мать и сестры песни пелиО незабвенной старине.

Автор стихотворения «Постыдно гибнет наше время!..» по-своему переосмысливает эти строки, превращая их в вызов раболепствующим современникам:

Не мстить нас матери училиЗа цепи сильным палачам —

Увы! бессмысленно водилиЗа палачей молиться в храм!Про жизнь свободную не пелиНам сестры… нет! под гнетом злаМысль о свободе с колыбелиДля них неведомой была!

Подобные сравнительные параллели можно продолжить. Есть и иные версии. Например, современный исследователь Юрий Прокушев в том же стихотворении усматривает идейно-художественное созвучие с лермонтовским «Печально я гляжу на наше поколенье…». Вернее говорить о комплексной внутренней связи никитинских антикрепостнических произведений с близкими ему по мироощущению сочинениями Пушкина, Рылеева, Лермонтова.

Все отмеченные здесь и многие другие стихотворения Никитина прошли цензуру, а многие его смелые замыслы погибли уже в колыбели поэтической фантазии. Однажды он с горькой иронией признался: «Ах, если бы я дал волю своему перу, клянусь Богом, огонь брызнул бы из этих строк!.. но… довольно, почтеннейший Иван Саввич, довольно! — слу-шаю-с!» В письмах Никитина к друзьям нередки оглядки на цензуру, возмущение ее бесчинством, беспокойство по поводу прохождения стихотворений через казенные чистилища.

Впервые цензурное пугало появилось перед Никитиным — возможно, и неведомо для него — в 1854 г., уже в самом начале литературного поприща. Тогда министр народного просвещения А. С. Норов выразил «неудовольствие» одному из надзирателей по поводу появления в журнале «Москвитянин» стихотворения «Певцу».

Увечью подверглись обличительные строфы о положении русского крестьянина, например, цензурная расправа настигла «Нищего», «Пахаря», «Бурю», «Выезд троечника» и другие стихотворения.