Но наличие скрытой оппозиции Иван Васильевич определенно чувствовал. Имел и подозрения, откуда может исходить угроза. После женитьбы на Марии Темрюковне он составил новую духовную грамоту. Наследником престола остался царевич Иван, но Владимира Старицкого царь уже не назначил вторым по очереди наследником. На случай, если сыну придется занять престол малолетним, был составлен совет опекунов. Но и в его состав государь не включил Старицкого, своего племянника Ивана Бельского, Глинского, Шуйских. Вошли только те, в чьей верности Иван Васильевич был убежден: Иван Мстиславский, Захарьины-Юрьевы, их родственники боярин Яковлев, окольничий Умной Колычев, молодые князья Телятевский (участник следствия над Адашевым и Сильвестром), Горенский [413].
А подозрения государя о ненадежности Ивана Бельского вскоре подтвердились. Почти сразу после начала войны с Литвой, в январе 1562 г., он был арестован за измену. В отличие от Глинского, дело не ограничивалось крамольными разговорами. Летопись сообщает, что Бельский «хотел бежати в Литву и опасную грамоту у короля взял; а с князем Иваном хотели бежать дети боярские Богдан Посников сын Губин, Иван Яковлев сын Измайлов да голова стрелецкий Митка Елсуфьев: тот ему дорогу на Белую выписывал». То есть были пересылки с Сигизмундом, от него Бельский уже получил документ для перехода линии фронта, а стрелецкий голова Елсуфьев уже выписал ему официальную подорожную в Белую, рядом с границей. Как выяснило следствие, литовцы наладили связи с Бельским через того же Елсуфьева, и он «подговаривал князя Ивана в Литву бежати» [414]. Да и Богдан Посников был не случайным лицом, его отец был одним из приближенных Адашева [415].
Переманивание Бельского стало частью целенаправленных подрывных операций Сигизмунда. В 1563 г. в тронной речи на польском сейме было объявлено — король твердо рассчитывает, что «много бояр московских, много благородных воевод, притесненных тиранством этого изверга, добровольно будут приставать к его королевской милости и переходить в его подданство со всеми своими владениями» [410]. Кстати, в рассуждениях о «тиранстве» и «изверге» стоит учесть: в данное время еще не был казнен ни один из знатных преступников. Невзирая на это, жупелы уже активно внедрялись.
А фигура Бельского в рамках таких операций была самой многообещающей! Племянник царя, первый по рангу аристократ, возглавлявший Боярскую думу! Вокруг него можно было создать «альтернативное правительство», развернуть агитацию, вызвать раскол в армии, смуту. Но накануне побега его обезвредили. Преступление было налицо, улики — беспорными. За такое отправляли на плаху. Но… дело не дошло даже до суда. Вельможи подключили митрополита, он опять выступил с «печалованием». А пятеро бояр выразили готовность взять Бельского на поруки. Государя не обрадовало их заступничество за изменника. Однако он смог выдвинуть лишь косвенные препятствия. Назначил огромный денежный залог, 10 тыс. рублей. Но инициаторы тут же собрали более ста представителей знати, согласившихся войти в состав поручителей. Им осталось сброситься по сто рублей, и сумму покрыли.
Тогда царь включил в поручную запись еще одно условие, до сих пор подобного не встречалось. Указывалось, что поручители отвечают за Бельского не только деньгами, а собственными головами. Нет, даже это не остановило заступников. Подписали без раздумий. И осознавая свою полную безопасность — разве царь стал бы казнить сто с лишним человек из княжеских и боярских родов? Уже в марте 1562 г. Бельский был освобожден, снова возглавил Боярскую думу. Но справедливо ли было казнить его сообщников, если прощен главный преступник? Царь и им смягчил приговор. Михайлова и Посникова били кнутом и отправили в тюрьму в Галич. Елсуфьеву за то, что подговорил Бельского бежать, урезали язык.
Иван Васильевич стал задумываться, как бы ослабить оппозиционную боярскую касту. Главная ее сила опиралась на обширные вотчины. Это был источник ее богатств. Вотчинник являлся полноправным «государем» в своих владениях. И хотя его лишили права казнить подданных, но строптивый холоп запросто мог сгинуть в боярском подвале. Крестьяне и слуги из поколения в поколение работали на одну семью, привыкли считать боярина персональным властителем. Воины его дружины тоже были «потомственными», их предки служили предкам хозяина, сама служба подразумевалась — лично господину, а царю — во вторую очередь.