Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Да, Иван Васильевич догадывался о замыслах заговорщиков. Сам созыв в Москве оппозиционного собора по инициативе бояр и митрополита показывал: готовится нечто из ряда вон выходящее. После коллективного демарша, когда Афанасий сомкнулся с боярами, государь, очевидно, понял, что дело этим не ограничится. Высокопоставленных изменников больше не трогал, сделал вид, будто смирился. Но разрабатывал собственный план. И.Я. Фроянов показал, что он был уже тщательно продуман и пущен в ход [497]. Открытие самозваного собора и общее выступление против себя Иван Васильевич упредил. Он вдруг засобирался… на богомолье.

Хотя сборы были необычными. Уезжал весь царский двор. В обозы грузили всю казну, святыни, кресты и иконы, «златом и камением драгим украшенные» — то есть, наиболее почитаемые. С собой Иван Васильевич велел ехать некоторым боярам и дьякам «з женами и з детьми», «ближним дворянам». Маршрут не разглашался — на богомолье. Куда Господь укажет. 3 декабря царь отстоял службу в Успенском соборе. Здесь же присутствовал весь состав съехавшегося собора, и И.Я. Фроянов предполагает, что Ивану Васильевичу уже были высказаны требования сложить с себя власть. Но сразу после службы он сел в сани, и царский обоз покинул столицу. Причем «ведать Москву» вместо себя государь не поручил никому, как обычно делалось во время отъездов [497]. Заместителей не назначил. Власть бояр и митрополита не узаконил. Но и сам с себя полномочий не складывал.

Генрих Штаден, немец, побывавший на царской службе, писал, что «Великий князь из-за мятежа выехал из Москвы в Александрову слободу» [498]. Но это был не народный мятеж, а мятеж знати. Он еще не вылился в вооруженный бунт, обнако в столице уже возникло открытое противостояние. А развиваться дальше царь ему помешал своим отъездом. Ему никто не препятствовал — «ближние дворяне» составляли внушительный отряд. А многие бояре и их союзники из духовенства, похоже, восприняли отъезд Ивана Васильевича даже с облегчением! Столица оказалась в их руках! Как раз без него самозваный собор продолжал заседать в течение целого месяца! Обсуждать и осуждать государя заочно было проще и удобнее.

Но он уехал недалеко. В Коломенском остановился на две недели, переждав оттепель и распутицу, отпраздновав здесь день Николая Чудотворца. Потом окольной дорогой, не заезжая в Москву, отправился в свое село Тайнинское, где пробыл несколько дней. Прибыл в Троице-Сергиев монастырь, молился там на день памяти святого митрополита Петра. Возможно, путешествуя с остановками вокруг города, Иван Васильевич не терял надежды, что бояре и митрополит одумаются, покаются перед Помазанником Божьим. Этого не случилось. Они считали себя победителями. Ждали, когда царь обратится к ним для капитуляции.

Но была еще одна причина долгого пути и остановок. Одновременно с решением о «богомолье» Иван Васильевич отправил призыв к «дворяном и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал Государь были с ним, велел тем всем ехати с собой с людми и конми и со всем служебным нарядом» [499]. Он поднял поместную конницу «изо всех городов» с вооруженными слугами и «служебным нарядом» — оружием, доспехами. Это была целая армия. О присутствии такого войска в столице ни один источник не сообщает, но его и не могло там быть. Дворянам и детям боярским из разных мест требовалось время, чтобы прибыть к царю. Они стекались по дороге.

Под рукой Ивана Васильевича собрались многочисленные, верные ему полки, и он сделал решающий шаг. Приложившись к раке своего покровителя Сергия Радонежского и испросив его благословения, царь со своей ратью выступил в Александровскую Слободу. Она превратилась в воинский стан, дороги взяли под контроль разъезды и заставы, и теперь-то Иван Васильевич счел возможным поговорить с зарвавшимися крамольниками именно как царь.

3 января 1565 г. гонец Поливанов привез митрополиту и боярам грамоту. Государь перечислял все вины знати и чиновников со времен своего детства — расхищения казны, земель, притеснения людей, пренебрежение защитой Руси, которую терзали все кому не лень, называл и «измены боярские и воеводские и всяких приказных людей» [500]. А архиереев обвинил в пособничестве изменникам. Объявлял, что он, не в силах этого терпеть, «оставил свое государство» и поехал поселиться, где «Бог наставит». Но от Царства он не отрекался — и царской властью, данной ему от Бога, он наложил опалу «на архиепископов и епископов и на архимандритов и на игуменов, и на бояр своих и на дворецкого и на конюшего и на околничих и на казначеев и на дьяков и на детей боярских и на всех приказных людей» [501]. Это значило — все отстранялись от исполнения своих обязанностей. Все государственные учреждения закрывались, дела в них прекращались: бояре и чиновники, оставшиеся в Москве, становились отныне «никем». Частными людьми, уволенными со службы.