Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Макарий тоже был противником жестокости, но при нем Церковь все же сдерживала амбиции аристократов, подкрепляла авторитет Самодержавия, и тайные казни, вероятно, не понадобились бы. Теперь же они помогли убедить Афанасия — царь нарушает законы! О том, что произошло, сообщает тот же Шлихтинг, весьма расплывчато. Но он руководствовался слухами, доходившими до него в плену гораздо позже. Писал, что причиной была только смерть Овчины, не упоминая еще двоих бояр. Что «некоторые знатные люди и вместе верховный священнослужитель пошли увещевать и наставлять царя» [482]. Уже упоминавшийся комендант Витебска Гваньини собирал информацию от перебежчиков, и его известия более достоверны. Он сообщает: «Наконец, сам митрополит, обдумав все, епископы и все дворяне пришли к нему, настойчиво спрашивая, почему без всякой вины он уничтожает народ свой и выдающихся мужей» [483].

Афанасий не пытался сперва поговорить с царем наедине, искать пути примирения в государственной верхушке, как поступил бы Макарий. Он вместе с боярами подготовил акцию скрытно. Еще и вызывал каких-то епископов. Или эти епископы, наподобие Пимена, привлекли его. Нагрянули к государю неожиданно и учинили скандал. Иван Васильевич был поражен именно тем, что демарш церковной верхушки и Боярской думы стал совместным, что митрополит очутился среди его противников! [484] Приказов казнить изменников без суда он больше не отдавал.

Но измены-то продолжались. В апреле бежал в Литву Курбский. Историки вслед за Карамзиным бездумно повторяют фразу «бегство не всегда измена» [485]. Но князь стал предателем задолго до бегства. Уже после смерти Курбского его наследники старались доказать его заслуги перед «новой родиной» и представили в литовский суд документы, которые свидетельствовали — по крайней мере с 1562 г. князь состоял в тайной переписке с королевским наместником в Ливонии Радзивиллом, подканцлером Воловичем и самим королем. Сохранилось даже письмо Сигизмунда, где упоминается эта тайная переписка с князем Андреем [486].

Стоит подчеркнуть, к этому бывшему советнику Иван Васильевич относился более чем лояльно. Курбский не подвергся преследованиям за участие в делах Адашева и Сильвестра, не привлекался к следствию после смерти Анастасии. Даже после разгрома под Невелем (после каких-то сношений с Радзивиллом) царь не наказал его. В походе на Полоцк Курбский получил ту же должность, что и в Ливонском походе, воеводой Сторожевого полка. А потом Иван Васильевич отправил его в Юрьев (Дерпт), поставил наместником Ливонии. На этом посту по поручению государя он вступил в переговоры со шведским наместником графом Арцем, чтобы тот сдал замок Гельмет. Видимо, имел место обычный подкуп, и Арц согласился, подписал договор. Но Курбский известил литовцев, и Гельмет захватили не русские, а они. Арца колесовали. А в 1564 г. не кто иной, как Курбский обеспечил разгром Шуйского. В трудах академика Р.Г. Скрынникова приводятся его письма к Радзивиллу, где сообщался путь движения армии, давались рекомендации, как лучше напасть на нее [486].

Царские чиновники продолжали распутывать обстоятельства дела, и князь понял, что попал под подозрение, решил спасаться. От Радзивилла он получил «открытый лист» — грамоту с печатью, гарантирующую ему вознаграждение в Литве. Головоломных планов тайного побега строить не пришлось. Кому могло прийти в голову задержать наместника, едущего по своим делам? Захватил с собой крупную сумму денег. Правда, литовские воины, встретившие князя, ограбили его. Он жаловался королю, что в Гельмете у него отобрали 30 золотых дукатов, 300 золотых и 400 серебряных талеров и 44 серебряных рубля. А в следующем замке Армус у него отняли лошадей и даже содрали с головы лисью шапку [487].

Однако самое любопытное — проявляя такую заботу о деньгах и вывозя сумки с золотом и серебром, князь оставил в Дерпте жену и девятилетнего сына! Курбский совершенно не опасался за их жизнь и судьбу. Он хорошо знал царя и был уверен — его семье ничего не угрожает. Причем оказался прав. Женщину и ребенка Иван Васильевич не тронул, отпустил их в Литву к главе семьи [487]. Ну а убытки Курбского Сигизмунд компенсировал с лихвой, дал ему во владение город Ковель, Кревскую старостию, 28 сел и 4 тыс. десятин земли. Начиная новую службу, князь первым делом выдал врагу всю русскую агентуру в Литве и Польше и активно подключился к пропагандистской войне. Это было очень важно, чтобы к русским обратился не литовский вельможа, а «свой», вчерашний сослуживец.