Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

В Москву вернулись в июне. Похоронили Дмитрия, положили в Архангельском соборе «в ногах» его деда Василия Ивановича. Оба с большой долей вероятности были убиты. И оба убийства остались не доказанными. А Иван Васильевич сразу после похорон расстался с женой. Поступили известия, что Девлет Гирей ведет крымцев. Царь поднял полки. Невзирая на то, что сам он еще «не зело оздравел», выехал в Коломну, встал во главе армии. Это тоже было его долгом. Никакая семейная трагедия не должна была и не могла помешать его служению по защите Русской земли. Правда, нападение не состоялось. Хан в прошлом году получил крутую трепку, а когда узнал, что царь готов встретить его, отменил набег. Прислал посольство договариваться о «дружбе».

О своих претензиях на Казань больше не вспоминал, требовал лишь «богатых даров». Но и такие запросы Иван Васильевич отверг. Ответил: «Мы дружбы не покупаем». И тем не менее, даже несостоявшийся набег нанес России огромный вред. Главным царским силам пришлось до осени стоять на Оке, а в Казань выделили лишь ограниченные подкрепления. Весной подавление восстания были сорвано из-за болезни царя, сейчас его снова пришлось отложить до установления зимних дорог. Мятежники уверялись в своей безнаказанности, укреплялись строительством городков. В бунт втягивались новые племена, соблазняясь возможностью пограбить и не платить подати.

Но и советники из «Избранной рады» напоминали царю, насколько они были правы, требуя от него оставаться в Казани после ее взятия. Они предвидели, предупреждали, и получалось: в том, что произошло, виноват сам Иван Васильевич. А теперь, когда восстание охватило всю Казанскую землю, ему давали уже другие советы. Отказаться от завоеванного края, вывести оттуда войска. Доказывали, что уже ничего нельзя поделать, казанская земля чужая, «бедственная» для русских, и удержать ее все равно не получится [296]. Что ж, с точки зрения «Избранной рады» подобная линия была логичной. Покорение Казани невиданно повысило авторитет царя, он стал настоящим народным героем. Значит, требовалось подорвать такое отношение к нему. Опозорить, чтобы все усилия и жертвы оказались напрасными. Но и таким внушениям Иван Васильевич не поддался.

Глава 15

Снова «жидовствующие»

Житие святых Петра и Февронии Муромских наверняка знакомо многим читателям. Это великолепный памятник литературы XVI в., написанный живым, красочным языком народных сказаний, представляющий нам идеал великой и чистой любви. Автором Жития был Ермолай-Еразм — тот самый псковский монах, которого царь, заинтересовавшись его работами и предложениями, перевел в столичный дворцовый собор Спаса-на-Бору. А святых Петра и Февронию Иван Васильевич особо чтил. Во время казанского похода молился им в Муроме, прикладывался к раке с мощами. Но они являются и примером православной семьи. Взятие Казани, а одновременно рождение сына, конечно, свидетельствовало об их заступничестве.

После победы государь благодарил Господа строительством храмов, в том числе в Муроме. Царский духовник Афанасий, исцелившийся возле гробницы Александра Невского, составил Житие этого князя. Очевидно, тогда же Ермолаю-Еразму было поручено написать Житие Петра и Февронии. Для этого автор собирал муромские предания (скорее всего, он был среди священников, участвовавших в походе). Но как только мы уточняем время написания, невольно обращает на себя внимание сюжет Жития. Святой Петр убивает лютого змея, потом следует тяжелая болезнь. Его выхаживает мудрая красавица Феврония, дальше — бунт бояр, не желающих служить княгине низкого рода, и супруги садятся на струги, плывут в изгнание…

Сопоставьте с реальными событиями, происходившими тогда же, в 1552–1553 гг. Иван Васильевич берет Казань. А змей традиционно символизировал ордынцев в русских сказаниях, дракон изображался на ханских знаменах. Вслед за этим болезнь государя, Анастасия дневала и ночевала у его постели. И мятеж бояр — к царице они относились именно так, как описано в Житии Петра и Февронии. Князь Семен Ростовский возмущался, что царь «нас истеснил… поял рабу свою, и нам как служити ей?» [297] До изгнания дело не дошло, но было другое плавание, паломническое.

Сколько совпадений! Учтем, что автор был близок ко двору. В ходе работы над столь важным Житием его обязательно должны были читать и царь, и царица. А отсюда напрашивается логичный вывод. В литературных образах святых Петра и Февронии Ермолай-Еразм так или иначе, вольно или невольно отразил какие-то черты… Ивана и Анастасии! Это подтверждается и текстом Жития. В нем настойчиво подчеркивается, что Петр был «самодержцем» в своих владениях [298]. Реалиям XII — начала XIII вв, когда жили и правили Петр и Феврония, это совершенно не соответствует. Но во времена Ивана Васильевича было очень актуально.