Впрочем, в середине XVI в. попытки расшатать Православие вообще активизировались. Всевозможные секты вовсю орудовали в Литве. Там «свободы» предоставляли им самые благоприятные возможности. Для панов и шляхты было признано право веровать так, как они сочтут нужным. Из Прибалтики пытались распространять свои учения лютеране. В научно-технической области царь и Макарий совсем не были консерваторами. Они решили устроить в России первую типографию. Обратились к датскому королю Христиану III, и летом 1552 г. от него приехал в Россию мастер-печатник Ганс Миссенгейм. Но вместе с ним король прислал Библию в переводе Лютера и два лютеранских катехизиса. Предлагал напечатать их огромным для того времени тиражом, несколько тысяч [303]. Однако Иван Васильевич и митрополит подошли к делу с разбором. Типография в Москве была создана, где-то в 1553–1554 гг. была издана первая русская печатная книга, узкошрифтное Евангелие [304]. Но предложения датского короля о переводах лютеранской литературы были отвергнуты.
Зато ересь открылась при дворе. В личной царской дружине служил некий Матвей Башкин. Он добился довольно высокого положения. В 1547 г. вместе с Шуйским, Адашевым, Нагим, Юрьевым выступал поручителем за князя Турунтая-Пронского после его попытки сбежать в Литву. Когда в 1550 г. формировалась «лучшая тысяча» (так и не реализованная), в нее попал и Башкин. О его статусе говорит и то, что он окормлялся в царском Благовещенском соборе. Но человеком он оказался неумным, болтливым. Весной 1553 г. стал доказывать еретические положения своему духовнику Симеону. Но и Симеон, судя по всему, сочувствовал ереси. Докладывать начальству не стал, вместо этого почему-то обратился к другому священнику того же собора — Сильвестру. Почему? Историки приходят к выводу: Симеон знал о еретических взглядах царского советника, был близок к нему. Впоследствии он объяснял Освященному Собору, что Сильвестр «тому удивихся и недоумехся и велми усомнихся в сем», сказав лишь насчет Башкина, что «слава про него носится недобрая» [305].
В этом оправдании задним числом можно усомниться — невзирая на «недобрую славу» и еретические высказывания, для Башкина все осталось без последствий. Но в мае-июне, когда царь находился в паломничестве, Башкин принес Симеону книгу Апостол, где воском были выделены многие места, и толковал их «развратно». Причем сослался на Сильвестра. Симеон отослал его к самому Сильвестру. Дескать, у него и спрашивай, а я ничего не знаю. И вот тут царский «наставник» перепугался. Глупый Башкин болтал слишком много. Над Сильвестром уже висело обвинение в ереси, об этом написал митрополиту дьяк Висковатый [305]. Царь возвращался из поездки, причем встретился с Вассианом Топорковым, который много знал о сектантах — возможно, что-то сказал и о Сильвестре. Если так, то Адашев и Курбский, сопровождавшие государя, не преминули известить сообщника.
Он решил отвести подозрения самым простым способом. А заодно вернуть расположение государя, пошатнувшееся во время мартовского мятежа. Самому сдать Башкина. Попросил у него Апостол с пометками — тот отдал. То есть Сильвестру он полностью доверял. А Сильвестр при свидетелях, в присутствии Адашева, подал на него донос царю, приложив книгу как доказательство [305]. Государь, едва вернувшись из паломничества, уезжал на Оку против крымцев, а Башкина велел взять под стражу. Допрашивать его приказал специалистам по ересям — старцам Иосифо-Волоцкого монастыря Герасиму Ленкову и Филофею Полеву, они уже участвовали в таких делах. Башкин сперва запирался, потом вдруг начал бесноваться, биться в истериках, кричать дурными голосами — и «злую свою ересь начат исповедовати» [306].
В октябре 1553 г. царь посетил Ростовский Богоявленский Авраамиев монастырь — в годовщину взятия Казани там освящали храм Богоявления. И в монастырских записях указано, что Иван Васильевич взял здесь великую реликвию. Посох. Тот самый посох, с которым мы видим Грозного на картинах. По преданию, он принадлежал преподобному Авраамию. А ему был вручен святым Евангелистом Иоанном Богословом, который явился по его молитвам, и Авраамий сокрушил этим посохом бесовских идолов в Ростовской земле [307]. Вероятно, и царь взял его, чтобы укрепиться для схватки с ересью. (Существует и другая версия, что он взял посох в предыдущее посещение монастыря, укрепляясь для сокрушения Казани.) Известно, что при подготовке к суду государь читал труд Иосифа Волоцкого «Просветитель», его перечитывал и Макарий, использовал на Соборе. Сохранилась записка Сарского епископа (ранее он был игуменом Иосифо-Волоцкого монастыря) Нифонта, что он сейчас не может прислать в монастырь имевшуюся у него книгу «Просветитель», поскольку «митрополит ея емлет и чтет, да и Царь князь Великий ея имал и чел» [308].