Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля

Была, судя по всему, и третья агентурная сеть, которую контролировал или с которой сотрудничал полковник. И в Америке ему пригодилось знание немецкого. На восточном побережье США он был связан с немцами-эмигрантами, которые боролись с Гитлером еще до Второй мировой и во время нее. Это они совершали диверсии в различных захваченных фашистами странах. Тут всплывает имя боевика Курта Визеля, в годы войны помогавшего известному диверсанту Эрнсту Вольвеберу. В Штатах он сделал отличную карьеру, стал инженером судостроительной компании в Норфолке. В конце 1949-го — в 1950-х годах доступ к самой секретной информации у сподвижника Фишера, организовавшего боевую диверсионную группу, имелся.

Марк сумел быстро реорганизовать всю нелегальную сеть, оставшуюся в США после Второй мировой войны и понесшую серьезные потери из-за предательства советского шифровальщика. Началась война холодная, на десятилетия переросшая в мировое противостояние двух систем. И Фишер справился с поставленными перед ним задачами. Он передавал сведения о возможности возникновения военного конфликта между СССР и «главным противником». Нельзя было, как раньше, вести основную разведывательную работу по линии легальной резидентуры. Потому и возникла необходимость в быстром становлении, возрождении разведки нелегальной. Марк также добывал для Центра любую закрытую информацию.

Но главным делом, к этому выводу я склоняюсь твердо, стала для Марка и его людей атомная разведка.

Наиболее удачными, по мнению самого нелегала, были первые годы его пребывания в Штатах. И тут дело не только в ордене Красной Звезды, к которому его уже в 1949-м, через год после легализации в США, представили. Полковник Тарасов, под начальством которого Абель работал после вызволения из Штатов, без всяких сомнений объяснил, что эта награда была получена за быструю успешную легализацию. Удачно работали по атомной проблематике подопечные резидента — руководители группы «Волонтеры» Моррис и Леонтина (Лона) Коэн. Это при их содействии Марк передал в Центр немало технической документации по атомной бомбе.

Не хочу никого обижать, но все же у наших верных друзей Морриса и Лоны не хватало порой некого чувства осторожности, бдительности. Смелость Лоны не знала границ, но могла превратиться и в серьезную помеху при работе. Именно тогда Марку пришлось убедить Коэнов отдать на связь лично ему ценнейшего американского источника «Млада», он же «Стар», он же, как выяснил я в конце 1990-х, американский физик Тед (Теодор) Холл.

Юный ученый и не догадывался о законах конспирации. Таланту, успешно трудившемуся в секретнейшей атомной лаборатории Лос-Аламоса, было не до того. Его контакты с Питером, а затем с Лоной не обеспечивались надежным прикрытием и могли привести если не к провалу, то к серьезным неприятностям. Быть может, на короткий период, когда Марку пришлось принять Млада под свое надежное крыло, отношения советского резидента с Коэнами подверглись определенным испытаниям. Какое-то глухое, запрятанное, однако все же недовольство слышалось мне и в рассказе самого Морриса об этом периоде, когда он решительно не согласился выделять Марка из всех своих «кураторов», назвав его «одним из многих».

Но решение оказалось верным. Подразочаровавшийся в идеях коммунизма и удовлетворенный установленным и с его помощью атомным паритетом между Штатами и СССР, Млад собирался совсем отойти от контактов с советской разведкой. И умелый уговорщик Марк убедил его в 1949 году хоть на время остаться.

Вот в таких тяжелых условиях и предстояло возрождать разведку резиденту. Задача — не на пять лет, и даже не на пятнадцать. И частично, многое успев, Вильям Фишер эту задачу выполнил. Видите, какой огромный объем работы пришлось проделать. И насколько разнообразный. На этом фоне утверждения, что Абель был лишь «почтовым ящиком», передаточным звеном, звучат смехотворно. Не всё успел, не всё сделал, не на всё было отпущено время. Полковник создал все условия для работы своей собственной агентуры. Но… Помешали предатель Вик Хейханен, арест в 1957-м…

А уговорщиком Марк был отменным. «Млад», оставшийся работать на СССР, был одним из многих, испытавших на себе и принявших доводы советского резидента.

Иногда Фишера мучили угрызения совести. Дочь Эвелина рассказывала, что уже перед уходом, когда отец болел, однажды, сидя на диване, даже не признался, а вымолвил, что взял грех на душу. Приказали ему выполнить задание самого Сталина: вернуть знаменитого ученого Капицу на родину. Петр Леонидович в Англию уехал в начале 1920-х. Молодой, талантливый, он уже тогда понравился великому Резерфорду, и мэтр пригласил его в свою лабораторию. Не куда-нибудь — в Кембридж. Карьера складывалась многообещающая. Какая Москва, когда уже приходила к Капице всемирная известность.