Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля

Поступив, сразу, еще до занятий, предстояло отработать пару-тройку недель на картошке. И я был этому рад: познакомился с будущими соучениками по группе. А заодно пообщался с уголовниками, условно-досрочно освобожденными и строящими вместе с нами, безусыми, какую-то вечно непроложенную дорогу на Тулу или Калугу.

Мы жили по соседству с добившимися УДО в сбитых кое-как бараках. Питались из одного котла, точнее грузовика, развозившего нам всем одну и ту же съедобную баланду. И никто из них к нам не приставал, не оскорблял, не задевал. Только неугомонный бригадир наш Кирюха надоедал с предложением сыграть в подкидного «на рублевич». Но его кореша нас заранее предупредили: у Кирюхи карты крапленые, нельзя. А бригадир, зайдя раз на чаек, объяснил, почему у него на левой всего два пальца — большой и маленький. Три остальных проиграл, и отрубали ему их в лагере аккуратнейше, для анастезии заливая в глотку стакан самогона. Вот такая образовалась смычка — студентов и удошников.

Учиться в Инязе было поначалу, да и потом не очень сложно. Первая специальная школа № 1 в Сокольниках заложила в выпускников немало. Я знал многих старшекурсников из моей школы, в Иняз поступивших. И меня знали, ибо играл за сборную института по настольному теннису: многие приходили за нас болеть и даже ездили в другие вузы на выездные матчи чемпионата Москвы.

Для маленького Иняза настольный теннис — вид спорта любимый. В институте уже лет шесть училась чемпионка мира в одиночном, парном разряде и в команде Зоя Руднова. А рядом с ней время от времени появлялась красавица и бывший член сборной Союза Эля Корешкова-Златогорова. Так что с девчонками все было в порядке, они и тянули команду. С ребятами обстояло похуже — экс- и вице-чемпион Слава Лаврентьев уже заканчивал пятый курс, ездил по командировкам, почти не тренировался. И команде позарез требовался второй верный номер, который бы играл микст с Рудновой и приносил хотя бы половину очков в одиночке и в мужской паре. Им и стал я.

Не могу не вспомнить о Зое Рудновой. Она была и остается в нашем настольном теннисе величайшей. Играла азиатской хваткой — пером и побеждала всех — даже до сих пор лучших в мире китаянок. Мы смотрели на нее с открытым ртом и только издали. Даже когда в пятом зале «Лужников» удостаивались чести подавать ей мячи, не получали ни кивка благодарности. Руднова была неприступна и грозна. И вдруг — мы рядом, в одной инязовской команде. Представляете — играть рядом с многократной чемпионкой мира, кумиром всех, когда-либо держащих в руках ракетку. Я Руднову боготворил. Не пропускал ни единого соревнования с ее участием, а тут мне, за неимением лучшего партнера, привалила честь играть с ней микст — смешанную пару.

Мне честь, но каково приходилось ей рядом с таким игрочишкой? Мы встали у стола вместе, сделали пару ударов, и Зоя сразу поняла, кто я и что я. Наставление ее было коротким. «Акула» — такое прозвище прицепилось к Рудновой за всегда низко опущенную челюсть — сразу зашипела: «Ничего не делай. Подавай, отрезай. Все остальное — я». Она выигрывала пять подач подряд. Убивала любой мяч. Но мне тоже хотелось показать себя, и я начал колотить слева — неудачно. На третьем моем промахе «Акула» прошипела: «Еще один такой мяч, и пошел ты на…» Легкий девичий маток помог мне побыстрее усвоить задачу. Дошло до меня наконец, что мировой чемпионке уступать в студенческом первенстве Москвы никому и никак нельзя. Иначе бы по всему миру настольников разнеслось, что Руднова проиграла, уступила каким-то рядовым мастерам спорта из МГУ. «Какой же ты ватник, — приободрила меня Зоя после игры. — Ты понял, что все делаю я, а ты напрасно стараешься ничего не портить». Больше я бить не пытался. И мы, то есть Руднова, конечно, всегда побеждала (и), не давая соперникам набрать больше семи-восьми очков.

Но время шло. Я переходил с курса на курс переводческого, а Руднова за это время переместилась где-то со второго на третий английской заочки. После игры вся сборная заходила куда-нибудь посидеть, выпить пивка. Зое это нравилось больше, чем играть с нами в настольный теннис. Она и жила рядом, в соседнем с институтом переулке, и, когда я как-то провожал ее после игры, пригласила домой и познакомила со старым-престарым папой.

Короче, мы подружились, и даже очень. Оказалось, что великая и я — почти ровесники, а жизнь не замыкается на целлулоидном мячике. Вместе проводили время, иногда заходили в гости к моему товарищу Андрею Пташникову, жившему рядом с той же Метростроевкой.