Избавление

Соседи что-то говорили и об Опакуме, но явно придумывали всякие ужасы едва ли не на ходу, и даже попихивали локтем в бок и саму Рит, может, и ты, старушка, чего расскажешь, но Рит только мычала, тыкая пальцем себя в уши и в рот. Ясное дело, нищая, да еще и болезная, чего с нее взять? Только если ты, бабуля, рассчитываешь исцелиться на этом камне, то зря стараешься. Он хоть и не подвергает смерти как тот, что торчит тут же из земли неподалеку, но и не исцеляет и не исцелял никогда. Да что ты ей в уши заливаешь, показала же, что говорить не может и не слышит ничего. Немая! Да и демон с ней. Немая-немая, а прялку за собой волочет. Подожди, сейчас вытащит ее из мешка, поставить и прясть начнет. Да отцепись ты от нее, репей. Что она тебе сделала? Да ничего не сделала. Еще и пахнет хорошо. Бабка-бабка, а пахнет, как молодая девка. Ты себя нюхай, придурок. Помоешься, и тоже так пахнуть станешь. Молодой девкой, что ли? А вот это уже зависит от того, как мыться будешь…

Они все ждали подаяния. И всякий ползущий мимо обоз неизменно отзывался звоном медных монет. Наверное, так было принято, сделать подношение менгиру во исполнение пожеланий о добром пути и всяческой удачи. Нищие чуть ли не поголовно бросались за каждой монетой, порой у обломка менгира возникала потасовка, но Рит сидела неподвижно, стараясь показаться больной или расслабленной. Убогой-то ей показаться удалось точно, поскольку пару раз с проезжающих телег спрыгивал чуть ли не сам возница и совал затертую монету прямо ей в морщинистую руку.

«И то хлеб»… — думала Рит и как будто улетала куда-то. На запад, к оставленной крепости, где случилось все то, что случилось, и где она впервые увидела Филию, которая показалась ей куда как старше, чем она сама, и которая словно молодела с каждым днем. Интересно, почувствовала ли Гледа, что один из трех сосудов разбился? Сама Рит понять этого не могла. Беда придавила ее так, что какое-то время ей казалось, что она не может дышать. Теперь, кажется, ее слегка отпустило, хотя боль никуда не делась. Однако, стоило подумать, что делать дальше. Перво-наперво следовало продолжать путь и, конечно же, добраться в итоге до райдонского монастыря, чтобы встретить Гледу и мать Филии. Встретить и рассказать им обо всем, что случилось.

Но сначала нужно вновь отвлечь внимание от Гледы на себя. Рит шевельнулась, прижала руку к животу и ощутила уже ставшую привычной бутыль. Не пора ли добавить к этой бутыли еще что-то? Как теперь выглядит Гледа, если учесть ту скорость, с которой начала осваиваться в ее чреве та тварь? На три месяца? На четыре? Какая разница, если Рит отвлекает пригляд умбра от Гледы на себя? О другом надо думать, как показаться Луру и при этом уберечься от Адны. Первое-то понятно, достаточно дать о себе знать Ходе, найти его в той же Исе. Или же рассчитывать, что ее саму найдет этот странный человек по имени Илдер? Или разыскивать Хелта или Лона? Отправляться на встречу с Хедерлигом? А как же эти смерти, что последовали после визита Филии к книжнику? Может быть, сначала следует прийти к тому самому лекарю, о котором упоминала Филия? Убила-то ее и в самом деле Адна. Кто еще, кроме жницы, мог рассеяться в пустоту? Значит, накопила достаточно силы? Однако, облегчения не получила. Вызволение божества ощутить не могла. Что ж, радуйся Рит, что не ты надела это платье, а Филия. Сейчас бы ты была мертвой, а не она. И имей в виду, что теперь именно ты ее цель. Ты и больше никто.

* * *

Брет и Варга появились к полудню. Подъехали к менгиру, спешились, показали подорожные старшине дозора, оставили лошадей у коновязи и разошлись. Один пошел к торжищу, второй — на постоялый двор. Не прошло и получаса, как оба вернулись к лошадям, сели в седла и отправились дальше. Значит, Хелт и Лон двинулись к Исанской переправе напрямую. Что ж, удачи вам, ребята, хотя о словах Илдера забывать не стоит. Тот, кто дружит по приказу, по другому приказу может и разменять дружбу на все, что угодно. Да и не было никакой дружбы. Никакой… Теперь тот, кто убивал. Он должен был появиться от получаса до часа вслед за парочкой знакомцев.

Рит просидела на теплом, нагревшемся от солнца и задов нищей братии, камне еще часа три. За это время мимо проследовали несколько обозов, несколько всадников и полно пеших путников. Она запомнила троих. Молодого красавчика в богатых одеждах, напоминающего выбравшегося из-под родительского крыла изнеженного барчука. Неприметного на первый взгляд седого поджарого ветерана с походным мешком за плечами и с угадывающимися под одеждой легкими доспехами. И широкоплечего здоровяка с кошачьими повадками, который, судя по одежде, числил себя купцом или приказчиком, но вел себя так, словно расположился у мышиной норы в ожидании легкой добычи. Все трое были всадниками. У каждого имелся меч. Каждый, разве что барчук не в полную силу, старался не бросаться в глаза. И каждый из них, поравнявшись со сломанным менгиром, начинал шарить вокруг глазами, выглядывая кого-то.