Избранница звёзд

В Эндвивере я часто готовила к трапезе животных: кроликов, белок или домашнюю птицу. Однако, когда проткнула шкуру зайца ножом и вспорола ему брюхо, вдоль позвоночника пробежала та же жгучая судорога, что и несколько дней назад. Инструмент и тушка выпали из дрожащих рук.

Во время родов мне казалось, будто и меня пырнули ножом, а потом вспороли от головы до бедра.

– Поранились? – Волк подошел ближе и понюхал мои руки, но кровь принадлежала не мне.

– Нет, – я вытерла пальцы о траву, затем обхватила себя руками. – Нет, не поранилась. Просто… кое-что вспомнила.

Ристриэль поднял голову, наши глаза встретились.

– Воспоминания могут наносить глубочайшие раны.

Я поджала губы. Тяжело сглотнула.

– Пожалуй.

– Я буду вас охранять, Церис.

Я улыбнулась и, забывшись, почесала его за ухом, словно какого-нибудь пса. Он молча опустил морду, но подался навстречу ласке.

Через мгновение Ристриэль вышел на полосу лунного света, и вот уже к ножу потянулась человеческая рука.

– Я все подготовлю, – проговорил он, став тем же мужчиной, что и днем, но полностью плотным. Такой близкий и такой осязаемый. Я заметила, что от него пахнет зимней бурей – тишиной и морозом перед снегопадом.

– Сама справлюсь, – возразила я, однако не потянулась за тушкой.

Ристриэль взглянул на меня своими бесконечно темными очами, ожидая сопротивления. Когда я ничего не предприняла, он взял зайца и быстро с ним разделался. Его разрезы получились не достаточно ровными, но шкурка была слишком тонкой и непригодной для продажи.

– Справиться можно, – мягко сказал Ристриэль, после того как покончил с зайцем, повесил его над огнем и вымыл руки собранной в ручье водой. – Справиться. Стать сильнее. С болью, я имею в виду, – в его глазах не отражался огонь. – Но забыть ее нельзя. Даже если забыть, ты потеряешь силу, которую она тебе дала. В боли всегда есть сила. Хотя порой малая и скрытая.

Я открыла рот, однако с губ не сорвалось ни звука. И вновь я почувствовала себя зайцем – раскрытым, распотрошенным, показывающим спрятанное в самой глубине. Больно, но не как от раны. Как от бальзама, который жжет после нанесения, но ускоряет заживление.

Придвинувшись ближе, Ристриэль осторожно взял в ладонь мою ногу. Я не воспротивилась, тогда он стянул шерстяной носок и повернул ступню так, чтобы мы оба увидели красное пятно на пятке, натертое обувью от долгого пути.

– Наши души как кожа, – сказал он и слегка улыбнулся. – Неудобства, трудности и боль их уплотняют. Делают грубее. Выносливее. – Он осторожно коснулся ранки. – Уберите их, не будет и развития.

Он положил мою ногу обратно на Землю так нежно, будто она фарфоровая. Подавшись вперед, я схватила его за руку. Несколько мгновений он разглядывал мои пальцы, прежде чем встретиться со мной взглядом.

– Спасибо, – я тяжело сглотнула, стараясь сдержать эмоции, однако в уголках глаз опасно собирались слезы. Я запомню его метафору на долгие годы – даже столетия. – Спасибо за эти слова.

Мы дожарили зайца в молчании. Соли у меня не было, тем не менее, ужин получился теплым и сытным. И на этот раз, когда я предложила Ристриэлю порцию, он не отказался и с восторгом посмотрел на зажаренное мясо, словно я преподнесла ему слиток золота.

* * *

Я проснулась самостоятельно под щебетание птиц, сидящих на ветвях над головой. Небо еще не посветлело, однако рассвет явно приближался. Ристриэль не спал всю ночь и вновь в форме волка сторожил лагерь, расхаживая вокруг. Он с шуршанием пробирался через клочки высокой травы на полянке, стебли возвышались над зеленью ранней весны.

Я взяла свое второе платье и кусок мыла.

– Пойду искупаюсь в том пруду неподалеку.

Волк кивнул, и я направилась в лес, осторожно ступая по все еще темному пути. Один раз повернула не туда, тем не менее, сумела отыскать пруд. Поклонившись, спросила:

– Какой-нибудь божок правит этими водами?

Не получив ответа, я стянула с себя платье и вошла в пруд, ахнув от холода. Затем принялась спешно стирать подол и подмышки, после чего торопливо намылилась сама, распустив волосы, чтобы добраться до головы. Я лишь раз приостановилась, когда пальцы коснулись растяжек на боках. Перед мысленным взором всплыла невозможная картинка: моя малышка, привязанная к моей спине, захныкавшая от прохлады, но утешенная на материнской груди. Тоска по ней жгла сильнее, чем ледяная вода.

Стуча зубами, я выбралась из пруда, отжала волосы и натянула второе платье. Напряженные мышцы постепенно расслаблялись, согретые сухой тканью. Я едва закончила заплетать косу, когда над прудом засиял Солнце, да такой яркий, словно настал полдень, хотя в лесу по-прежнему царила тьма.

Я резко развернулась, пульс участился. Либо прибыл некий божок, либо…

Сам Солнце.

– Здравствуй, Церис. – Трава стлалась у Его ног. Вокруг плеч была повязана небесная ткань, ниспадающая в золотой пояс и затем на огненные ноги. Ее идеальные складки и гладкость – мечта любого скульптора.

В лесу Солнце выглядел совершенно чужеродно. Его появление ничуть не потревожило спящую Матушку-Землю, однако Ее деревья словно поклонились Ему.

Я заморгала, привыкая к Его яркости.