В заморской стране когда-тоцарем был мой отец.И вот, закованный в латы,прибыл от супостатак отцу гонец.Отец мой, как обычно,в одежде был простой,и горница привычнодышала нищетой.Руки отца дрожали,взять ничего не смел.В безнадежной печалибезлико глядел.А мама убежала —одна среди аллейв саду она гуляла,полотна белей.Мама! в душе тревога —зачем ты ушла одна?Но чу! шаги с порога,стук копыт, дорога,и вновь тишина.Отец! Он нас не обидел?..Чудовищный исполин,чего он хотел? — Он виделтебя в саду, мой сын. —Отец, какой он красивый!Как поступь его сильна!Какая черная гривау его скакуна!Шлем его золоченыйв панцирь тяжелый врос.Но он — я видел — коронуузкую привез.Я слышал: она звенела,ударясь о меч в шагу.За жемчуг такой я смеложизнь отдать могу!Во гневе ее срывали,в страхе ее теряли,ковали ее в огне!Но так ее обруч тонок,что может носить ребенок, —отдай, отдай ее мне!Я носил бы ее порою...Отдай ее мне, отец!А еще — я тебе открою,откуда пришел гонец:что значат в том мире вещи,какие там города,кто ждет во тьме зловещеймоего суда...Отец мой был измучен,совсем потерял покой.Сидел он мрачнее тучиночь напролет со мной.Он ждал какой-то бедыи отвечал мне вяло,чтоб не услыхаламама (она все знала,когда, полотна белее,по самой дальней аллеесквозь черные шла сады).
*
Вот так скрипач, покой теряя,сказать молитву побоится:он обернется, оглядится,не слушает ли кто-нибудь?Но лишь вечерня отзвучалаи ночь пришла и замолчала, —играет песню, за которой(как за фонтанами озера)задышит шумно скрипки грудь.Ведь чистым станет голос твой,когда замолкнет остальное,когда за шепчущей струною —молчанье, ставшее стеной;и смыслом полнится пустое,когда за внешней суетоюнеистовствует покой.Кружится стрелка часовая,обещанное предстоит:молчанье, шепот забывая...Мы только луг, а роща спит.Мы только луг, и нашим травам,не слившись в хор, шуметь в груди;но мы готовы к величавыммолчащим рощам впереди...(Перевод В. Топорова)