Избранное

Винтилэ переносил эту вялость болезненно. Утром, отправляясь на службу после холодного душа и тщательного бритья, он уже не чувствовал себя так бодро, как прежде. Он торопился, но его ноги, его тело не поспевали уже за желанием поскорей оказаться на месте. На Магду непривычно теплая весна никак не подействовала. Она много работала, по утрам торопилась на фабрику, торопливо возвращалась домой под вечер, приводя с собой иногда Андрея, поздно ложилась спать, вставала рано, разбрасывала по всему дому свои вещи, отшвыривала на ходу туфли, обедала на краешке стола и убегала. Только ужинала она в кругу семьи. Это было ее единственное жертвоприношение близким. И снова садилась за работу. Эти синтетические волокна, их формулу еще нужно было найти, и найти поскорее, прежде чем выйдет на пенсию главный инженер Тунару, вместо которого могут, как всегда оттесняя женщин, назначить не ее, Магду, соответствующую этой должности, а ее соперника, инженера Думу.

Винтилэ устал ждать. Те, в Бухаресте, растревожившие и обнадежившие его, все реже и реже подавали признаки жизни. Все сильнее болела печень. Но его недомогание замечала одна Анишоара, которая, сохраняя положенную дистанцию, все упорней и настойчивей советовала ему обратиться к врачу. Как-то она даже пригрозила позвонить госпоже Чобану и заявить ей, что подобное невнимание к такому человеку, как ее муж, непростительно. Винтилэ испугался, сильно побледнел, но быстро опомнился и строго заметил секретарше, что просил бы ее ограничиться служебными обязанностями. Анишоара, однако, не отступила и на следующее утро снова напомнила ему о враче, впрочем не упоминая больше о его жене.

— Знаешь, Вики, — говорила она машинистке, — мне его жаль.

— Кого, этого отшельника?

— Ей-богу, жаль его, как собственное дитя. Конечно, он медведь, конечно, он необщителен, но сердце у него доброе.

— У него? Да он хоть одному человеку помог у нас, хоть одного продвинул?

— А ему кто помогает? Зато он дает возможность продвинуться тем, кому это нужно и кто это умеет. Дома, наверно, никто о нем не заботится. Дочь его шляется по городу, как пугало, сын ходит важный, словно аршин проглотил, а его женушка за все четыре года, что я у него секретаршей, ни разу не позвонила. Матею, помню, когда я работала у него, жена по пять раз на день звонила — все проверяла его. А до нашего никому дела нет. Я поначалу думала, дома перед ним все навытяжку стоят, а уж потом поняла, что им на него наплевать.

— Да он, наверно, и дома такой надутый.

— Поверь мне, Вики, он слабый и несчастный человек… Он только прячется за свою строгость…

— Ну ладно, бог с ним!