Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

Раздел 3. Харьковский период: главные книги, формирование научной школы и начало трагедии

Переезд Ф. Шмита в 1912 г. вместе с семьей в Харьков совпал с началом его самостоятельной преподавательской деятельности. Харьковский период стал один из самых плодотворных творческих этапов в жизни ученого. Интеллектуальная среда южного города стала благоприятной для реализации его творческих замыслов. Харьков был университетским городом, к началу XX в. здесь кипела культурная жизнь, здесь был центр научной и художественной жизни юга дореволюционной России⁷¹. Кроме университета, в Харькове с 1896 г. была открыта городская художественная школа⁷², преобразованная в 1912 г. в Художественное училище. Директором училища был русский художник А. М. Любимов⁷³

, который стал близким человеком семьи Шмитов и даже написал два живописных портрета жены Ф. И. Шмита – Павлы Станиславовны⁷⁴.

Ф. Шмита был избран на должность заведующего кафедрой теории и истории искусств Харьковского университета, где к этому времени уже сложились традиции преподавания и изучения истории искусств. Открытие кафедры истории искусства в Харьковском университете⁷⁵ было связано с именем Егора Кузьмича Редина (1863–1908)⁷⁶. Доброе отношение к Ф. Шмиту со стороны харьковской профессуры было подготовлено статьей Н. Ф. Сумцова⁷⁷

, где ему была дана высокая оценка: «Можно с уверенностью сказать, что Ф. И. Шмит по количеству и достоинству ученых трудов принадлежит к числу лучших знатоков византийского искусства…»⁷⁸.

Благодаря усилиям любителя и мецената И. Е. Бецкого⁷⁹ в университете к этому времени был собственный учебный Музей изящных искусств. После И. Е. Бецкого музеем заведовал профессор Николай Федорович Сумцов (1854–1922)⁸⁰. С работой музея была связана и деятельность историка религии и культуры Евгения Георгиевича Кагарова (1882–1942)⁸¹

. Свои впечатления о музее Ф. Шмит описал в первом же письме из Харькова (от 11 октября 1912 года): «Музеем изящных искусств я очень доволен. Ближайший мой сотрудник приват-доцент Е. Г. Катаров, хранитель музея, оказался деятельным и скромным человеком, который и при Н. Ф. Сумцове вел дело так, что я мог только одобрить его действия. Писец-библиотекарь толковый, все у него в порядке…»⁸². Ф. Шмит был хорошо принят харьковской профессурой. В воспоминаниях профессора Александра Рихардовича Гюнтера – одного из коллег Ф. Шмита по Харьковскому университету⁸³, отражена высокая оценка не только его научных, но и человеческих качеств: «Федор Иванович был ярким, интересным человеком с самостоятельным оригинальным мышлением. Это был человек высокой культуры, глубоких и разносторонних знаний, прямой, честный, очень принципиальный, всегда убежденно и твердо отстаивающий свою точку зрения»⁸⁴.

Именно в Харькове у Шмита формируется круг учеников⁸⁵

. Как вспоминала дочь Ф. Шмита, «все его ученики были либо студентами, либо окончили в Харькове университет или Высшие женские курсы. Они часто, как свои, бывали у нас дома и дружили не только с отцом, но и с матерью. Из мужчин хорошо помню веселого, живого и остроумного Дмитрия Петровича Гордеева, который впоследствии жил в Тбилиси, и молчаливого, застенчивого, скромного Степана Андреевича Таранущенко… Оба они стали профессорами. Девушек было много. Запомнились подружки – Алиса Васильевна (Вильгельмовна) Фюнер и Вера Карловна Крамфус, Елена Александровна Никольская и Татьяна Александровна Ивановская, Ксения Акимовна Берладина, Клавдия Рудольфовна Унгер-Штейн-берг, Наталья Васильевна Измайлова. По отзывам учеников, Ф. Шмит был интересным преподавателем, обладал магией личности, или харизмой, как теперь говорят, студенты тянулись к нему сами⁸⁶. В 1971 году в Киеве Таранущенко рассказывал мне, что отец был идеальным руководителем своих учеников, уделял им много времени; он заботился о них, но никогда не навязывал тем, что ему было интересно»⁸⁷.

В Харьковский период были написаны основные труды Ф. Шмита. В это время произошел переход Ф. Шмита к теоретическим вопросам искусствознания, который впервые был обозначен в его книге «Законы истории» 1916 г. Но первая попытка оказалась неудачной, и Ф. Шмит решил от нее отказаться не только потому, что встретил резкую критику со стороны А. Бенуа, а потому, что осознавал слабость своих теоретических оснований. Как признавался Ф. Шмит позднее в 1932 г., в его «Законах истории» «едва ли есть хоть одно положение, под которым бы я сейчас подписался, но я по совести не могу сказать, чтобы я этой книжки стыдился»⁸⁸. Более того, в конце 1920-х годов Ф. Шмит испытывал авторскую гордость, когда с запозданием узнал, что аналогичные идеи излагал немецкий ученый Карл Лампрехт, работавший, в отличие от него – провинциального харьковского профессора, в одном из передовых центров европейской науки – Лейпцигском университете⁸⁹.