Читаем Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории полностью

Принцип дифференцированного рассмотрения его творчества не позволяет создать целостный историографический образ ученого, поэтому нельзя говорить о настоящем «возвращении» его в историю российского гуманитарного знания. Второй момент, тормозящий процесс культурно-исторического оформления образа ученого, связан с его удивительно драматичной судьбой, описание которой достойно пера хорошего романиста40. Поэтому каждый исследователь, впервые знакомящийся с биографией ученого, по-своему эмоционально переживает эту историю. Безусловно, восстановление биографии Ф. Шмита задача важная и благородная, ее изучение помогает понять мотивы его поступков и условия формирования его мировоззрения. Но пришло время переходить от «портретной биографии» на новый уровень осмысления его творческого наследия. Для того чтобы определить его место в системе российского гуманитарного знания, необходимо осуществить комплексное изучения его трудов на основе историко-культурного подхода, в рамках того синтетического знания, к которому он интуитивно продвигался, в контексте которого он стремился понять законы развития искусства41

.

Часть II

Судьба, достойная романа: история жизни Ф. И. Шмита (1877–1937)

Раздел 1. Учителя и начало научного самоопределения

Линию судьбы Федора Шмита определили четыре города42

: Санкт-Петербург (затем Ленинград), Константинополь, Харьков и Киев. Годы жизни в этих городах стали для Ф. Шмита этапами формирования его мировоззрения, их интеллектуальная среда во многом определяла направления научных поисков Ф. Шмита и его гражданскую позицию. Были в жизни Ф. Шмита еще два города – Акмолинск и Ташкент, места ссылки, где прошли самые трудные его годы перед расстрелом.

Начало биографической «канвы» Ф. Шмита связано с Санкт-Петербургом, где он родился 3 мая 1877 г. в немецкой семье. Его отец – Карл Поган Адольф Эрнестович Шмит был действительный статский советник, дослужившийся до генеральских чинов и потомственного дворянства. Мать его, Мария Карловна, урожденная Шуберт, была дочерью придворного музыканта-виолончелиста. Оба они были обрусевшими немцами, но “обрусение” было не очень глубоким: родители и дети исповедовали лютеранство, в доме говорили исключительно по-немецки, исключительно немецким был уклад жизни семьи43. Ф. Шмит окончил немецкую классическую гимназию св. Екатерины и в 1894 г. поступил на историко-филологический факультет петербургского университета. Его поступление совпало с уходом из отцовского дома. С этого момента Федору самому пришлось изыскивать средства, чтобы платить за учебу, жилье и пропитание. Студенческая молодость была полуголодной, его репетиторство не обеспечивало даже необходимый минимум, из-за недоедания он даже переболел цингой.

В университете Ф. Шмит учился у А. В. Прахова, поэтому почти сразу определился его научный интерес – история искусств44

. Прахов, по собственному его выражению, был «предан искусству от рождения». Искусство он знал и понимал до тонкости, любил до обожания. Вернувшись в Петербург осенью 1897 года, Прахов посвятил первую (вступительную) свою лекцию вопросу: что такое искусство? Это была не лекция, а поэма, и ответа на поставленный вопрос он нам так и не дал.

По окончании университета Ф. Шмит был оставлен на кафедре для подготовки к профессорскому знанию. По личному признанию Ф. Шмита, преподаватели университета, первым из которых был А. Прахов, своими талантливо поставленными вопросами не только заразили любовью к науке: университетские наставники принимали также деятельное участие в его судьбе. Так, А. В. Прахов, опекая талантливого и увлеченного наукой студента, помог избежать Ф. Шмиту военной службы, придумав какой-то «пышный титул»45. Другой преподаватель университета – профессор филологии Н. Никитин после окончания университета помог Ф. Шмиту поступить на службу к послу в Италии – А. И. Нелидову в качестве гувернера его сына. Русский дипломат А. И. Нелидов, в свою очередь, предложил Ф. Шмиту тему первой научной работы – статуэтка Стефануса Праксителя, преподал ему «уроки» этикета и правила поведения в академических кругах. Александр Нелидов дал рекомендательное письмо Ф. Шмиту для поступления в магистратуру к Ф. И. Успенскому46. Он же одновременно помог Ф. Шмиту «ловко составить письмо» от своего имени к «мэтру» российского византиноведения, в котором особо «подчеркивалась» любовь и интерес начинающего ученого к русскому искусству. Акцент на «любви к русскому» был важен в этом обращении. Ф. Успенский и институт в Константинополе, которым тот руководил, занимали русофильские позиции. А. И. Нелидов понимал важность «дипломатического подхода», поскольку хорошо знал о «русофильстве».

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее