Читаем Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории полностью

Драматический момент в жизни был связан с Первой мировой войной: он оказался в немецком плену во время пребывания вместе с семьей на лечении в городе Рейниц на Рейне. Со стороны немецкого руководства Ф. Шмиту было сделано предложение: остаться в Германии и продолжить работу в Берлинском университете, но он предпочел вернуться в Россию. Только в 1915 г., обменянный на пленного немецкого генерала, Ф. Шмит вернулся на Родину".

Рубежом в биографии Ф. Шмита стали события 1917 г. События гражданской войны имели самые трагические, хотя и отсроченные, последствия в судьбе Ф. Шмита. Власть «белых» и «красных» менялась в Харькове около 19 раз, и ученому, далекому от политики, сложно было определиться в своих политических предпочтениях. В своем письме 1933 года Ф. Шмит не скрывает своего первоначально негативного отношения к советской власти: «Я не был ни феодалом, ни капиталистом. Но я был буржуазным интеллигентом, много лет прожившим за границей и прочно усвоившим буржуазные “демократические идеалы”, никаких связей с пролетариатом я не имел, политически был совершенно неграмотен (хотя газеты читал), тянул по интеллигентской привычке к “господам”. Февральскую революцию я, как очень многие либеральные интеллигенты приветствовал с восторгом, Октябрьскую революцию встретил со злобой и отчаянием. Живя в Харькове и в той среде, в которой я вращался, было, правда, трудно составить себе представление о том, что творилось в Петрограде и Москве… Я не бежал вместе с белыми за границу, как это сделали многие из моих товарищей по Харьковскому университету, а пошел с первого дня на службу к советской власти»100.

Первые коллизии в жизни Ф. Шмита начались уже в июне 1919 г., когда он подписал коллективное письмо харьковской интеллигенции с протестом против красного террора101

. Ф. Шмит, по собственному признанию в письме к Н. Я. Марру, «был втянут в большой политический процесс “Национального центра”, к которому, как это признано и Ревтребуналом, никогда и никакого отношения не имел, и за подписание, в числе прочих, обращения харьковской профессуры к ученым Запада летом 1919 г., я приговорен – условно – к трем годам принудительных работ». После этого, вспоминает Ф. Шмит, – «чтобы меня не утопили окончательно, я добился увольнения от моих всех харьковских должностей, и переехал в Киев»102.

Раздел 4. Киевский период: борьба за Св. Софию и отчаянные письма Н. Я. Марру

Весной 1921 г. Ф. И. Шмит после политических передряг103

, волею случая оставшийся в живых, переезжает в Киев, где к тому времени он был избран действительным членом Всеукраинской академии наук (ВУАН). В 1922 г. Ф. Шмит был назначен ректором Археологического института, совмещая с преподаванием в различных вузах Киева.

В Киеве Ф. Шмит занимается реставрацией Софийского собора104. «Таких памятников на всю Европу очень мало…А мы ничего по-настоящему не делаем, чтобы ввести наши памятники в общеевропейский обиход». Ф. Шмит был назначен председателем организованной 1 августа 1921 г. Всеукраинской археологической комиссии при первом отделе ВУАН105. Несколько раз во время гражданской войны возобновлялась и прекращалась эта работа106. Еще весной 1918 г. Ф. Шмит приезжал в Киев, где начал работы над осуществлением проекта по ремонту и реставрации, а также научному исследованию Софийского собора в Киеве. С разрешения тогдашнего киевского митрополита Антония были поставлены леса в Св. Софии, сделаны фотографии с некоторых мозаик алтаря. Личный почин Ф. Шмита побудил тогдашнее Гетманское правительство Украины ассигновать на исследование этого памятника 25 000 рублей, а митрополит вознамерился дать на реставрацию собора еще 3 млн. рублей. Исследование собора было поручено Ф. Шмиту. Но пришел к власти Петлюра, и проект был свернут. В 1919 г. после установления советской власти в Харькове вновь были развернуты работы по исследованию памятника Св. Софии. Новым правительством на изучение собора было отпущено 1000 тыс. рублей. Но и этому мероприятию не суждено было осуществиться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее