Избранные статьи

А как нам, то есть постсоветским читателям, это читать? На любые тексты, вторгающиеся в сферу этики, мы привыкли отвечать морализированием – осуждая либо героев книги, либо автора, либо еще кого-нибудь, хоть бы и самих себя. Тут для такого морализирования есть все возможности – мы можем или негодовать на то, что с людьми делали коммунистические режимы; или, вслед за некоторыми читателями, упрекать Эстерхази за то, что он предает отца ради литературного успеха; или укорять наше общество за то, что оно не занимается преодолением прошлого. Но как раз на этой книге можно понять, что литературное разбирательство с прошлым и с собой требует – и от автора, и от читателя – не активизации морализаторских рефлексов, не осуждения, а чего-то совсем другого – терпения и искусства в рассказывании и слушании, стойкости перед лицом любых фактов, честности и снова терпения.

январь 2009

«Внутренний враг» Уильяма Фуллера

18 февраля 1915 года полковника Сергея Николаевича Мясоедова арестовали, обвинили в измене, а уже 18 марта военно-полевой суд приговорил его к смертной казни через повешение. Мясоедову все происходящее представлялось диким недоразумением; он написал матери: «Я, безусловно, ни делом, ни намерением не виноват и не знаю, в чем меня обвиняют». В официальном сообщении о казни утверждалось, что Мясоедов был замечен в связях с агентами «одной из воюющих держав» – и именно на этом основании был обвинен военно-полевым судом и повешен. В глазах публики Мясоедов стал главным, если не единственным виновником поражения России в Мазурских боях в январе – феврале 1915 года и превратился в живое (казненное) воплощение измены вообще, той измены, которая будто бы сводила на нет все усилия армии и была главной причиной военных неудач.

И советские, и эмигрантские историки реабилитировали Мясоедова еще в конце 1960-х годов, но только в 1992-м, после открытия российских архивов, американский историк Уильям Фуллер в книге «Внутренний враг» (которая теперь вышла в прекрасном русском переводе М. Маликовой) изложил полную историю дела Мясоедова (и его покровителя, военного министра Сухомлинова) и подробно рассказал, каким образом Мясоедов превратился в козла отпущения.

Довоенная часть книги читается как то ли плутовской, то ли сатирический роман: Мясоедов – пограничный офицер, удачливый охотник за контрабандистами, неудачливый коммерсант, сердцеед, жертва интриг и газетной клеветы. Но постепенно все эти мелкие, почти ничтожные и пока что бескровные сюжеты создают ему такую репутацию, что Мясоедов оказывается самой удобной жертвой в глазах и доносчиков, и газетчиков, и военных, и общественности. И тут реалистический плутовской роман превращается во что-то вроде набоковского «Приглашения на казнь», поскольку процесс Мясоедова никак нельзя назвать судебной ошибкой – это было настоящее юридическое убийство: большинство действующих лиц понимали, что речь идет о казни невиновного. Например, по одной из версий, когда в марте 1915 года военный прокурор подал рапорт, полностью оправдывавший Мясоедова, верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич наложил на этот рапорт резолюцию: «А все-таки повесить».

Сам Фуллер, говоря об этой стороне дела, оставляет отстраненный тон историка и пишет так: «Поведение некоторых политиков, как либеральных, так и консервативных, а также кое-кого из генералитета в деле Мясоедова – Сухомлинова в нравственном смысле оказалось столь чудовищным, что невозможно не содрогнуться. Принести в жертву политической целесообразности жизнь невинного человека – это подлость. Но еще бо́льшая подлость – разбить его семью, обесчестить страдальца и самое его имя смешать с грязью».

Поразительно единодушие, с которым чуть ли не все слои общества поверили в справедливость приговора, в виновность Мясоедова, – но дело в том, что всем слоям общества эта виновность была на руку. Роковым для Мясоедова образом совпало так, что правящие круги надеялись свалить на него вину в военных неудачах, а оппозиция, наоборот, увидела в нем символ разложившегося режима. Даже после революции приговор варшавского военно-полевого суда не был поставлен под сомнение – и Мясоедов воспринимался не как жертва царизма, а как воплощение его гнуснейших сторон. Когда в начале 1930-х годов брата Мясоедова хотели назначить преподавателем Московского гидрометеорологического института, занимавший там кафедру бывший офицер императорской разведки написал директору института протестующее письмо: «Брат печально известного предателя (пусть даже предателя царского режима) никак не может быть наставником советской молодежи».