Избранные статьи

В «Новом издательстве» серию «Свободный человек» (издатель Андрей Курилкин, редактор Филипп Дзядко) открыли сразу две книги: «И возвращается ветер…» Владимира Буковского – автобиография знаменитого диссидента, борца с карательной психиатрией, и «Полдень» Натальи Горбаневской – рассказ о демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года и о суде над ее участниками. Книга Буковского издается в России впервые после 17-летнего перерыва; книга Горбаневской раньше вообще в России не издавалась.

Читая сейчас эти книги, испытываешь чувство странной промежуточности. Их энергия сопротивления уже не передается читателю напрямую, как передавалась когда-то, внушая ему недовольство собой и стыд за собственную покорность. Но они до сих пор и не «остыли», не превратились в «просто воспоминания», в «исторические документы». Не потому, что действительность будто бы не переменилась и «мы воз вращаемся в СССР». А потому, что окончательную дистанцию между читателем и книгами о былом сопротивлении устанавливает не перемена действительности сама по себе, а канонизация нонконформистов и, главное, нонконформизма как такового. Без такой канонизации окончательная перемена, собственно, и невозможна.

И когда-то, при чтении этих книг в сам- и тамиздате, действительно казалось, что как только их перестанут запрещать, а за их распространение – сажать, то их объявят обязательным чтением, а школьников заставят учить наизусть последнее слово на суде Ларисы Богораз или Владимира Дремлюги. То же самое и с авторами: казалось, как только их перестанут сажать в тюрьмы и спецлечебницы, ссылать и высылать, то освободившееся общество начнет ставить им памятники.

Но все еще не хрестоматийный статус этих книг и все еще не героический статус их авторов говорят не об их, а о нашем промежуточном положении; говорят, что от несвободы мы перешли не к свободе, а ко сну или к полусну. Наша нынешняя полусонная мифология сводится к борьбе сил порядка и хаоса, «стабильности» и «разрухи»; непокорный индивид в этой архаичной системе играет незначительную и не столько героическую, сколько комическую роль. Конечно, рано или поздно эта родоплеменная простота превратится во что-то более сложное, и тогда героическое несогласие снова станет общественной ценностью. И в этом смысле авторы обеих книг – люди не из прошлого, а из будущего.

В расчете на будущее можно было бы поставить памятники диссидентам уже сейчас, но не торжественные, а фиксирующие это их промежуточное присутствие в нашей жизни – уже не электризующее, еще не мраморное. Где поставить памятник Буковскому – вопрос сложный: то ли у памятника Маяковскому, где он организовывал поэтические чтения, то ли у Владимирской тюрьмы, то ли у одной из спецлечебниц. А вот где поставить памятник участникам демонстрации – ясно, там, где она и проходила, на Лобном месте. Семь фигур в натуральную величину си – дели бы на крае тротуара, как они сидели 25 августа 1968 года. Если гуляющие граждане будут отламывать им бронзовые очки или древки плакатов, то это будет только продолжением происходившего в тот день.

ноябрь 2007

«Готтленд» Мариуша Щигела

Книга польского журналиста Мариуша Щигела «Готтленд» – цикл очерков о Чехословакии XX века, главным образом – Чехословакии социалистической. Герои книги – не исторические деятели, а скорее невольные участники истории.

Актриса Лида Баарова, любовница Геббельса, которой сперва Гитлер, спасая семью соратника, запретил сниматься и которая затем стала неупоминаемой персоной в коммунистической Чехословакии.

Скульптор Отакар Швец, автор самого большого в мире памятника Сталину, покончивший с собой накануне открытия этого памятника, и пиротехник Иржи Пршигода, этот памятник взорвавший и попавший после взрыва в психлечебницу.

Писатель Ян Прохазка, один из героев «пражской весны», который умер после того, как по радио стали передавать записанные тайком его частные разговоры.

Певица Марта Кубишова, которая спела песню, ставшую гимном свободы в оккупированной Чехословакии, и за это ей на 20 лет запретили выступать, и даже название деревни, где она жила, стало запретным. И так далее – всего пятнадцать длинных и коротких очерков.

Написаны эти очерки без преувеличения блестяще (и прекрасно переведены П. Козеренко). Щигел не рассуждает, не повествует, не рисует подробных картин – он отбирает детали, факты, реплики, которые с разных сторон, с разных точек зрения обозначают контуры биографии, характера, события (Адам Михник назвал эту книгу «первым в мире кубистским репортажем»).