В 1956 г. югославские биологи Гияй и Андиус замораживали крыс до -6°; крысы были тверды, как камень, потом их размораживали, и они не только были живы, но даже более подвижны, здоровы, омоложены. В 1958 г. Луи Рей превысил до того непревзойденную границу кристаллизации клеточной жидкости. Каменный ком, которым стало сердце зародыша птицы при температуре -79 °C, после согревания начало понемногу биться. Свидетели этого эксперимента сказали: «Было что-то неизмеримо трогательное в этом воскрешении сердца».
В 1963 г. советские ученые погрузили 20 коконов бабочек в жидкий гелий (-269 °C). После согревания из 13 коконов вышли бабочки.
Установлено, что температура -190 °C достаточна для полного прекращения биохимических реакций и стабилизации живой материи на неограниченное время, но чем выше эволюция организма, тем труднее довести его безопасно до этой границы. Известные сейчас методы замораживания не дают 100 %-ной гарантии оживления. В официальном сообщении Югославской академии наук после опытов Гияя и Андиуса говорилось: «Возможно, что глубокая гипотермия, ограниченная во времени, представляет постоянно теплому организму отдых в физиологическом смысле (какого он не имел всю свою жизнь) и регенерирует его». Крупнейший французский биолог Жан Ростан пишет: «Холод может приостановить жизнь, замедлить процесс явлений, изменить половой тип, удвоить хромосому, создать уродов, привести к рождению существ, имеющих только одного родителя».
В вены Бетфорду был введен гепарин, чтобы предупредить свертывание крови, а также защищающие и обезболивающие средства. Тело начали охлаждать, подключив его к аппарату искусственное сердце-легкие, чтобы мозг, до того как он превратится в лед, все время получал кровь. Тело сейчас вложено в стальной пустой термос, а термос помещен в жидкий азот с температурой -196 °C. Джемс Бетфорд заплатил за все это 100 тысяч долларов. Эксперимент с Бетфордом вызвал всеобщее возмущение теологов, а несколько известных ученых назвали его «мрачной шуткой». Беспокойство выразили также владельцы погребальных предприятий. Следует учесть и то, что достаточно, чтобы испортился один из мелких элементов охлаждающей установки, чтобы весь эксперимент потерял свое значение. Одна из газет США писала, что «будущее поколение будет иметь достаточно забот с ростом народонаселения, чтобы еще размораживать своих предков». Однако все это не помешало тому, что к маю 1968 г. в США уже подверглось замораживанию 6 человек, а в Калифорнии создано Общество замораживающихся.
Возникают многие, для нас пока еще теоретические, вопросы. Сообщение в «Литературной газете», излагавшее эксперимент с Бетфордом, называется «Эксперимент или самоубийство?».[1124]
Действительно, если это самоубийство, то лица, принимавшие участие в этом, могут нести уголовную ответственность, так как для них это убийство, если же замороженные живы, то всякое умышленное или неосторожное действие, приведшее к порче установки и гибели замороженного, – убийство, если замороженный мертв, то его органами можно пользоваться для трансплантации, если жив – нельзя и т. д. На эти вопросы ответить пока невозможно, так как еще ни одной попытки размораживания не было.Если замораживание является еще редким случаем и интерес к нему может представлять только теоретический характер, то реанимация вошла уже в практическую жизнь. Во многих странах, в том числе в ряде городов СССР, имеется реанимационная служба, и сейчас на Земле живет уже большое число людей, в истории болезни которых записано: «умер». Эти больные, находившиеся в состоянии клинической смерти, были возвращены к жизни путем применения специальных методов и аппаратов, и сейчас уже необходимо различать смерть клиническую и смерть биологическую. Человека, у которого прекратилось дыхание, остановилась деятельность сердца, в определенных условиях можно вернуть к жизни, и тогда возникает целый ряд практических правовых вопросов. Польская газета «Политика» спрашивает: «Всегда ли оставление в определенный момент попыток реанимации будет диктоваться только состоянием науки и совестью врача?»[1125]
Н. М. Амосов полагает, что «нужно доверять совести врача, так как никакие юридические законы не могут ее заменить». Он полагает также, что хотя «некоторые говорят, что в определенной степени безнадежности умирающего больного врачи могут допустить произвол и даже пойти на преступление в стремлении получить живое сердце»,[1126]
это «обывательский взгляд». Конечно, никакие юридические законы не могут заменить совести, но и совесть не может заменить юридические законы по той простой причине, что совесть не у всех имеется. Если бы дело обстояло так просто, то юридические законы вообще не были бы нужны и их можно было бы отменить по всем вопросам, заменив их совестью, однако до этого развитие общества еще не дошло.