Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения

«Три женщины пришли к моему сердцу». Три женщины – Правосудие, Естественное и Общественное право. Они рыдают. Они тоже изгнаны из мира. «И я, услышав в божественной речи столь высоких изгнанников, сострадание и утешение, считаю честью уготованную мне ссылку. Потому что, если силы судьбы захотели, чтобы мир отвернулся от изгнанных белых, то пасть вместе с добрыми достойно лишь хвалы. И если бы глаза мои могли увидеть далекий прекрасный сон, охватывающий меня огнем, я счел бы легкими свои невзгоды. Но этот огонь уже настолько испепелил мои кости и плоть, что смерть к груди моей приставила ключи»[746].

Давно уже замечено, что без этой катастрофы Данте не стал бы Данте. Жестокое, но верное суждение! Замысел «Комедии» мог созреть только после 1302 г. Только после 1302 г. окончательно выковались мироощущение и характер поэта. Изгнание перемешало опыт личный и опыт исторический, теоретические доктрины и повседневную реальность, прошлое и грядущее, искусство и политику. Скитания слили судьбу флорентийца Данте с судьбами Италии.

Вначале Данте казалось, что возвращение на родину не за горами. Его сонеты и канцоны полны трогательных жалоб. «Народ мой, что я тебе сделал?» От мольбы он переходит к угрозам: «Иди же, моя канцона, смело и гордо, ведомая любовью, в мой город, о котором я скорблю и плачу, и найди добрых, чей светильник не светит, а погас, и чья доблесть в грязи. Кричи: восстаньте, ибо к вам я взываю, беритесь за оружие и возвысьте Флоренцию, ибо живет она, бедствуя…»[747]

Однако шли годы, а час возвращения все отодвигался. И мольбы, и угрозы – не помогали.

Первое время Данте играл видную роль среди эмигрантов – белых – и даже входил, если верить Бруни, в руководящий совет партии[748]

. Он жил тогда чувствами, выраженными в письме белых к кардиналу Николаю Пратскому, – письме, вышедшем, возможно, из-под пера самого поэта: «Ради чего мы устремляемся в гражданскую войну с нашими белыми знаменами и обагряем мечи и копья, как не для того, чтобы те, кто безрассудно наслаждаются нарушением гражданских прав, склонили голову под священным ярмом закона и вернули родине мир. Ибо стрелы наших намерений стремились, стремятся и будут всегда стремиться только к покою и свободе флорентийского народа»[749].

Но непрерывные военные поражения (и в особенности разгром белых в 1304 г.) уничтожили надежды Данте на возвращение во Флоренцию при помощи силы. Перерождение белых не могло прийтись ему по вкусу. Во Флоренции Данте был в пополанской гуще. А в эмиграции ему пришлось очутиться среди кучки «жирных», предавших город Карлу Валуа, и обломков гибеллинской знати. Эта пестрая клика затевала авантюры, злобствовала и разлагалась. В конце концов Данте возненавидел Черки и прочих так же, как и черных.

Брунетто Латини насмешливо скажет в «Аду»:

В обоих станах, увидав твой труд,Тебя взалкают; только по-пустому,

И клювы их травы не защипнут[750].

Главную роль в эмиграции стала играть феодальная гибеллинская знать, и разрыв Данте с флорентийскими гибеллинами и белыми увековечится в горьком, полном едкого презрения пророчестве Каччагвиды:

«Ты будешь знать, как горестен устамЧужой ломоть, как трудно на чужбинеСходить и восходить по ступеням.

Но худшим гнетом для тебя отнынеОбщенье будет глупых и дурных,Поверженных с тобою в той долине.Безумство, злость, неблагодарность ихТы сам познаешь; но виски при этом

Не у тебя зардеют, а у них.Об их скотстве объявят перед светомПоступки их; и будет честь тебе,Что ты остался сам себе клевретом»[751].

Последние слова в подлиннике буквально означают: «… ты будешь счастлив, что сам составляешь свою партию». «Сам свою партию»! Но так оно и было. Не гордость, не оскорбленное самолюбие, не преувеличения поэта, пожертвовавшего точностью выражения ради его эффектности, заставили Данте заявить о своем партийном одиночестве. Так оно и было! Это, разумеется, не значит, что Данте стоял вне борьбы. Как раз наоборот. В титаническом творчестве Данте настолько сильно, широко и своеобразно отразилась современная ему Италия, что существовавшие тогда политические перегородки оказались тесны для поэта.

«Близок тот, кто освободит тебя из темницы»