Читаем Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения полностью

И всякий наставленье да поймет,Сокрытое под странными стихами![852]

Однако мы превратно оценим эстетические взгляды Данте, если увидим в них только это[853]. Нетрудно счесть флорентийца послушным учеником томистской эстетики. Но рассуждая об искусстве как теоретик, он оставался великим практиком. Разумеется, художественная практика Данте сильно обгоняла его теорию. Все же непонятно, как он мог бы стать «первым поэтом нового времени», не выходя за рамки средневековых представлений о задачах искусства. Восхваляя Данте-поэта и порицая Данте-мыслителя, полезно иногда вспомнить, что они были знакомы друг с другом. И если мыслитель впрямь плохо влиял на поэта, то разве поэт не оказывал благотворного воздействия на мыслителя? А если так, то не сложнее ли эстетика Данте, чем это кажется с первого взгляда? Ведь в устах создателя «Комедии» даже внешне традиционные положения приобретали особое звучание.

В «Пире» мы читаем: «Никакой художник не был бы в состоянии нарисовать фигуру, если бы он не представлял себе ее заранее такой, какой она должна быть»[854]. Это сказано не столько о метафизической божественной идее, предшествующей искусству, сколько о важности продуманного замысла, предшествующего воплощению. Это пишет автор поэмы, один план которой, по мнению Пушкина, гениален. Математическая точность и стройная логика композиции «Комедии» немыслимы без предварительных усилий ума, когда, по выражению Данте, «каждая часть прикладывает руку к главному замыслу»[855]

.

Точно так же, если Данте заявляет: «…очень часто форма не согласуется с намерениями искусства, ибо материя глуха и не отвечает», – то здесь не столько богословская мысль, сколько соображение мастера, знающего всю трудность поэтического ремесла[856].

«Рай» изобилует жалобами на творческие рифы. Нужно было придать пластическую достоверность и осязаемость небесным откровениям и восторгам: задача, ставившая подчас в тупик даже Данте. Поэт прибегал к риторическим умолчаниям. Рассказ делался прерывистым: «И так, при изображении Рая, святой поэме приходится прыгать, словно встретив препятствие на пути. Но тот, кто вспомнит о тяжести темы, лежащей на смертных плечах, не станет стыдить, если они дрожат под нею»[857].

Словесная материя казалась «глухой и не отвечала». Последняя песня «Комедии» полна сокрушений о несовершенстве человеческой речи. Впрочем, эти сокрушения – тоже расчетливый прием. Ибо как описать божественную красоту, недосягаемую для смертных? «Я думаю, что, конечно, только создатель постигает ее радость вполне». Ни один поэт не бывал столь сражен своей задачей, как я сейчас, продолжает Данте. Ведь «есть свой последний предел у каждого художника». Поэтому о Беатриче «да воспоет труба звучней моей, не такой чудесной»[858]. Ссылка на непостижимость высшей красоты – опять-таки не столько эстетический тезис, сколько способ косвенно возбудить воображение читателя.

Кроме сознания трудностей борьбы с косным, неподатливым материалом мы находим у Данте упоение творчеством: «… мастерство художника, который, им плененный, очей не отрывает от него»[859]. Это сказано о Боге, создавшем рай, но взято из опыта Данте. Так – упоенно – слушают он и грешники пение Каселлы в Чистилище. В эстетике Данте рациональный символизм противоречиво уравновешивается важностью непосредственного чувственного

очарования. Тонко рассуждая о единстве в музыке строгой соразмерности и особой чувственной силы, Данте пишет: «Музыка влечет к себе человеческие духи, являющиеся преимущественно как бы парами сердца, так что они полностью замирают; и вся душа, слыша ее, и все духовные способности словно сосредоточиваются в чувственном духе, воспринимающем звуки». Музыка подобна «небу Марса». Оно, находясь, по представлению Данте, как раз посреди других «небес», воплощает геометрическую правильность. И вместе с тем «иссушает и сжигает вещи, ибо жар его подобен огню»[860]. Такова и музыка.

Данте сам играл на лютне и рисовал, дружил с крупными музыкантами и живописцами своего времени. Ощущение чувственной (и, значит, вполне земной) природы искусства пробивается у него вопреки средневековой символической теории. Оно составляет часть сознательного преклонения перед человеческими художественными возможностями, которое позже станет одним из характерных признаков гуманизма.

Так возникает трещина в традиции. В творчестве флорентийца психологически и эстетически пробуждается личность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Год быка--MMIX
Год быка--MMIX

Новое историко-психо­логи­ческое и лите­ратурно-фило­софское ис­следо­вание сим­во­ли­ки главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как мини­мум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригина­льной историо­софской модели и девяти ключей-методов, зашифрован­ных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выяв­лен­ная взаимосвязь образов, сюжета, сим­волики и идей Романа с книгами Ново­го Завета и историей рож­дения христиан­ства насто­лько глубоки и масштабны, что речь факти­чески идёт о новом открытии Романа не то­лько для лите­ратурове­дения, но и для сов­ре­­мен­ной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романович Романов

Культурология
16 эссе об истории искусства
16 эссе об истории искусства

Эта книга – введение в историческое исследование искусства. Она построена по крупным проблематизированным темам, а не по традиционным хронологическому и географическому принципам. Все темы связаны с развитием искусства на разных этапах истории человечества и на разных континентах. В книге представлены различные ракурсы, под которыми можно и нужно рассматривать, описывать и анализировать конкретные предметы искусства и культуры, показано, какие вопросы задавать, где и как искать ответы. Исследуемые темы проиллюстрированы многочисленными произведениями искусства Востока и Запада, от древности до наших дней. Это картины, гравюры, скульптуры, архитектурные сооружения знаменитых мастеров – Леонардо, Рубенса, Борромини, Ван Гога, Родена, Пикассо, Поллока, Габо. Но рассматриваются и памятники мало изученные и не знакомые широкому читателю. Все они анализируются с применением современных методов наук об искусстве и культуре.Издание адресовано исследователям всех гуманитарных специальностей и обучающимся по этим направлениям; оно будет интересно и широкому кругу читателей.В формате PDF A4 сохранён издательский макет.

Олег Сергеевич Воскобойников

Культурология
Взаимопомощь как фактор эволюции
Взаимопомощь как фактор эволюции

Труд известного теоретика и организатора анархизма Петра Алексеевича Кропоткина. После 1917 года печатался лишь фрагментарно в нескольких сборниках, в частности, в книге "Анархия".В области биологии идеи Кропоткина о взаимопомощи как факторе эволюции, об отсутствии внутривидовой борьбы представляли собой развитие одного из важных направлений дарвинизма. Свое учение о взаимной помощи и поддержке, об отсутствии внутривидовой борьбы Кропоткин перенес и на общественную жизнь. Наряду с этим он признавал, что как биологическая, так и социальная жизнь проникнута началом борьбы. Но социальная борьба плодотворна и прогрессивна только тогда, когда она помогает возникновению новых форм, основанных на принципах справедливости и солидарности. Сформулированный ученым закон взаимной помощи лег в основу его этического учения, которое он развил в своем незавершенном труде "Этика".

Петр Алексеевич Кропоткин

Культурология / Биология, биофизика, биохимия / Политика / Биология / Образование и наука