Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

К Рождеству базары опустели, и на город обрушилась лавина балов, спектаклей и утренников. Над Невой летали потешные огни, носились по льду кареты, запряжённые северными оленями. Весь город пришёл в движение: взрослые спешили на вальсы, дети – на ёлки.

26 декабря ёлку провели в Санкт-Петербургском университете. Дети преподавателей и служащих весь вечер танцевали под рояль, водили хороводы и пели народный гимн «Боже, царя храни». Им рассказывали басни Крылова, показывали картинки, а под конец раздали книжки, игрушки и сладости.

Пока в коридоре звенел детский смех, в соседнем геологическом кабинете готовились к годовому заседанию Общества естествоиспытателей. Оно состоялось через два дня. На заседание пригласили всех членов общества, а также студентов, профессоров, членов Академии наук и газетных репортёров. Им обещали сюрприз большого научного значения.

В день заседания геологический кабинет был полон гостей.

«В обыкновенные дни этот уголок университета слывёт одним из наиболее тихих и молчаливых… В нескольких комнатах за отдельными столиками безмолвно работают над геологическими или ископаемыми объектами три-четыре учёных или будущих учёных… Если в такое время пройти через амфиладу витрин, то делается как-то неловко за шум своих собственных шагов среди этой научной и серьёзной тишины, в которой привыкли работать гг. учёные. Теперь же, в описываемый четверг, движение в этом приюте науки было необычайное и даже торжественное», – писал Чехов[419]

.

В кабинет пожаловали даже дамы и с любопытством разглядывали окаменелости и минералы. Хозяин кабинета Иностранцев встречал гостей, поздравлял с праздниками, а рядом в аудитории для лекций настраивали проектор или, как тогда говорили, волшебный фонарь.

На невысокой эстраде возвышался большой загадочный предмет, покрытый тканью, словно памятник перед открытием.

По залу ходил Амалицкий. К нему подходили, поздравляли, спрашивали: «Ну, как первенец? Благополучно довезли из Варшавы? Рёбра и кости целы? Как вы его назовёте: Парейазавр Владимирович?»

В зале слышались разговоры:

«– Ужасное чудище! Я его вчера видел…

– Зубы у него удивительные. Вы потом приглядитесь хорошенько к зубам.

– Какой он эпохи? Пермской, кажется?

– Да, из пермских отложений. Что ни говорите, а это – великой важности открытие, эра в науке, Лондонский экземпляр – куда меньше…»[420]

Когда гости расселись, служители наглухо задёрнули шторы. На потолке вспыхнули лампы, загудела вольтова дуга волшебного фонаря. Угловатый предмет на эстраде стал ещё загадочнее. Иностранцев объявил заседание открытым.

По традиции вначале зачитали протокол предыдущего собрания. Его слушали рассеянно – всё внимание было приковано к закрытому тканью предмету.

Затем слово взял Амалицкий. Он говорил о древних материках, своих поисках и раскопках. В свете волшебного фонаря проходили фотографии: высокий обрыв с тёмным треугольником посредине, крестьяне, застывшие с ломами и лопатами.

Старинным фотоаппаратам требовалась большая выдержка, чтобы сделать снимок, и Амалицкий при фотографировании просил рабочих замереть в подходящих позах. Они стояли минуту-другую, занеся лом над камнем, приподняв носилки и всем видом показывая, какая у них тяжёлая, ответственная работа.

Амалицкий заранее предупреждал работников, что будет делать снимки, и они приносили на раскопку сапоги. В лаптях фотографироваться стеснялись, перед съёмкой переобувались.

На всех снимках сапоги крестьян – начищенные, блестящие, на них ни пятнышка грязи. На одной фотографии молодой крестьянин стоит в… валенках. Видимо, сапог у него не было, но сниматься в лаптях он всё равно не захотел.

Сапоги здесь считались дорогой, праздничной обувью. Даже отправляясь на ярмарку, крестьяне несли их на плечах и наде^{вали только возле города}

[421]. На работу в сапогах не ходили: это было бы так же странно, как сейчас грузчику явиться на склад в смокинге и с бабочкой. Такое отношение вообще было характерно для севера. Во время поездки на Печору Амалицкий попытался незаметно сфотографировать толпу крестьян, один мужик это заметил и стал укорять профессора: «Что же ты, господин, не сказал мне, что фотографию делать будешь, я бы надел новую малицу, а теперь подумают, что я всегда так неладно хожу»[422].

Рассказав о раскопках, антракозиях, глоссоптерисах и ящерах, Амалицкий подошёл к загадочному предмету и с помощью служителей снял покрывало.

Чехов писал:

Глазам присутствующих предстал скелет огромного допотопного животного с массивными, неуклюжими костями, с безобразной, хищной головою и челюстями, усеянными страшными зубами. Из раскрытой пасти виднелись ещё три ряда мелких зубов и на нёбе… Зала дрогнула от аплодисментов[423].