Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

У Соколков неожиданно остановился пароход, чего никогда прежде не случалось. По сходням на берег сошёл местный епископ. С помощью верёвок толпа народа помогла ему подняться по крутому обрыву на раскопку. По словам Чехова, это был устюжский епископ Гавриил – то же имя указано в нескольких других газетах[396]. Однако есть статьи, где назван вологодский епископ – Алексей[397]. О визите священников упоминается во многих заметках, но нигде не говорится о визите обоих: сказано, что в Соколки прибыл либо Гавриил, либо Алексей. Может быть, на раскопке побывал сначала один, потом второй. Может быть, журналисты ошиблись с одним из них. Как было на самом деле – непонятно.

Епископ приплыл, чтобы лично посмотреть раскопки, о которых в округе ходило много толков. Он пообщался с Амалицким, поинтересовался ходом работ и допотопными чудищами. Уезжая, пожелал Амалицкому успехов и преподал работникам архипастырское благословение.

«Крестьяне поняли, что архиерей не стал бы благословлять антихриста и оставили с этой поры В. П. Амалицкого в покое», – писал Чехов[398].

Полвека спустя история будет искажена. Сначала академик Юрий Александрович Орлов напишет, что Амалицкому «для успокоения умов пришлось пригласить архиерея и отслужить молебен»[399]. Потом журналисту в Палеонтологическом музее расскажут, что священник освятил раскоп Амалицкого и только после этого крестьяне позволили ему «тревожить кости»[400].

Этого не было. Газеты и журналы подробно писали про первые годы раскопок Амалицкого, но о молебне не упоминали. Вряд ли репортёры, с восторгом сообщавшие подробности про «профессора-антихриста» и его оборотней, прошли бы мимо столь красочной истории.

Епископ был не единственным гостем. На раскоп приходили местные чиновники, учителя, любопытствующие крестьяне.

Постоянно прибегали деревенские мальчишки: их много на фотографиях Амалицкого, они одеты в старые подпоясанные верёвками пиджаки, на головах картузы, на ногах сапоги не по размеру.

Только бабы избегали раскопа и старались не ходить мимо, особенно по ночам. «Боятса», – объясняли Амалицкому крестьяне[401].

В 1900 году раскопки продолжались два месяца. Амалицкий извлёк из чечевицы более тысячи пудов конкреций (примерно 26 тонн): столько же, сколько в 1899 году. Но в целом успехи показались ему более скромными: в 1899 году этот объём собрали с площади в три раза меньшей. «Скученность костей и относительное богатство ископаемыми»[402] стали не такими большими. После беглого осмотра новых конкреций Амалицкий насчитал в них «15 более или менее целых скелетов».

За два года он добыл в Соколках 27 скелетов: двух хищных ящеров (будущие иностранцевии), пятерых дицинодонтов («ящеров ростом с медведя»), двадцати парейазавров, а также «две головы древних огромных лягушек, много отдельных черепов, позвонков и костей и несколько черепов каких-то до сих пор ещё не определённых животных»[403].

Чечевица казалась неисчерпаемой.

Фабрика скелетов

Осенью 1900 года в бывшем здании университетской библиотеки в Варшаве, где много лет царила тишина, раздался грохот точильных и шлифовальных машин. С раннего утра до позднего вечера по коридорам гуляло эхо токарных станков, разносились стуки молотков. В России заработала первая палеонтологическая мастерская. Официально она называлась Палеонтологической лабораторией Императорского Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей.

В те годы в мире было не более десяти мест, где очищали от породы остатки позвоночных. Амалицкий посетил некоторые из них, чтобы познакомиться с принципами работы. Целый месяц он ездил по Европе, осматривая мастерские Берлина, Брюсселя, Парижа, Лондона, Вены. Он надеялся узнать какие-то хитрости препараторов, но остался недоволен поездкой. Удалось понять только одно: никто не знает, как очищать кости русских ящеров.

В чемодане Амалицкого лежали куски конкреций. Пробуя их расколоть, мастера ругались на разных языках: по-английски, по-немецки, по-французски. Никогда им не приходилось иметь дело с материалом, где кость хрупкая, а порода крепкая.

Самые большие надежды Амалицкий возлагал на Брюссель, где извлекали из породы, собирали и склеивали кости целого стада динозавров игуанодонов (Iguanodon). Пять препараторов работали под руководством профессоров, но и они не помогли Амалицкому. Кости динозавров оказались совсем другими, залегали в мягкой, словно творог, породе, а сами были твёрдыми, как дерево.

На предложение поработать в России некоторые препараторы отвечали согласием, но выдвигали немыслимые условия. Во-первых, сильно завышали размер гонорара. Во-вторых, требовали пенсии по окончании работ[404]. На это не хватило бы никаких царских пособий.