Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу

Я закрываю глаза и думаю о том, что сказала Элис: у меня должно быть желание рассказать эту историю. Я думаю о том, как я хочу поделиться своей историей с аудиторией. Это мой шанс впервые в жизни выступить на большой сцене, и мне пришлось зайти так далеко, чтобы попасть сюда.

Я выхожу из кабинки и смотрю на себя. Красная помада. Отглаженная рубашка. Я гляжу на свое отражение в зеркале и наклоняюсь вперед.

Есть только одна вещь, которая сейчас у меня на уме.

«Моя мамочка изумительна», — говорю я себе.

— Встречайте на сцене Джессику Пан!

Я не чувствую своих ног. Или лица.

Я прохожу через черный занавес и поднимаюсь по лестнице. Ведущий обнимает меня, я прохожу через сцену и настраиваю микрофон, стараясь не обращать внимания на то, что за мной наблюдают сотни людей. Мэг сидит прямо напротив меня, но я не смотрю на нее, потому что это сбивает меня с толку.

Все, что я вижу, — это прожектор, окруженный темнотой. Свет ослепляет.

Время пришло.

И я начинаю, без предисловий, сразу рассказываю историю, как принято на этих выступлениях.

— Я пошла выпить кофе и нашла этот значок…

— Где Джесс? — раздается из коридора. Ну да, я могла и сбежать. Даже на каблуках бегаю я отлично.

Я так хорошо знала эту историю. До малейшей подробности. А потом, в нужном месте, я слышу смех. Но я не могу им насладиться, потому что мне нужно сосредоточиться на истории, и часть моего мозга все еще: «ДА ТЫ ДЕЛАЕШЬ ЭТО НЕ ОБЛАЖАЙСЯ РАЗВЕ ЭТО НЕ БЕЗУМИЕ ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ ЭТО ЭТО ТАК ВОЛНИТЕЛЬНО НЕ ОБЛАЖАЙСЯ НЕ ЗАИКАЙСЯ ПРОДОЛЖАЙ».

В соборе с яркими огнями и необъятной темнотой мне кажется, что я рассказываю Богу забавную историю, а он время от времени реагирует небесными аплодисментами.

Я умираю? Неужели это смерть? В соборе? Просто рассказывая смешную историю?

И наконец, наконец я чувствую, что приближается конец. Я говорю последнюю строчку: никакого заикания, никаких пробелов.

Прежде чем сойти со сцены, я хихикаю в микрофон, один раз, от чистого, колоссального облегчения.

Раздаются аплодисменты и шум. Я сбегаю со сцены и бросаюсь на скамейку в первом ряду.

Ингрид кладет мне руку на плечо и лучезарно улыбается. В темноте я расплываюсь в улыбке.

Никеш выходит на сцену. Я совершенно забываю о себе, когда он рассказывает историю о своей матери и том, как после ее смерти он чувствовал себя настолько потерянным, что решил научиться готовить ее фирменные блюда. Я мысленно переношусь на его кухню. Печаль в его рассказе охватывает меня, и я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза. Я слышу, что Ингрид плачет рядом со мной.

Я люблю их обоих. Я их совсем не знаю, но люблю. Два дня назад они казались мне незнакомцами, но теперь чувство такое, будто мы разделили настолько интимные моменты, что вступили на территорию глубоких разговоров с самого первого дня.

Не успеваю я опомниться, как шоу заканчивается.

Я выжила.

В тот вечер я допоздна гуляла с другими рассказчиками. Мы были в бою, и мы празднуем победу. Сэм поздравляет меня, ошеломленный и пораженный тем, что я справилась с этим. Он идет домой спать, а я остаюсь до закрытия бара. Утром Мэг улетает обратно в Швецию. Дэвид летит в Вашингтон. Никеш уже сел на поезд до Бристоля. Ингрид на автобусе возвращается в Масуэлл-Хилл. Мы обнимаемся и целуемся в щеку на прощание. Я не могу поверить, что мы только что встретились, учитывая, как они мне близки сегодня вечером.

Я иду домой темной теплой ночью.

Когда вы так долго верите во что-то о себе, но затем бросаете этому вызов, все кажется другим. Я хочу танцевать. Мне хочется бежать. Стучать во все двери и кричать: «Я НАСТОЯЩИЙ КРОЛИК! Я НАСТОЯЩИЙ!» — потому что я схожу с ума от облегчения и счастья. Я сделала то, что казалось для меня невозможным.

Когда я прихожу домой, долго не могу уснуть. Мое тело гудит от возбуждения после такого риска и от радости, что все получилось. Я начала свой рассказ на сцене быстро и испуганно, но по мере продвижения моя уверенность в себе росла. Я расколола скорлупу этого страха.

Я боялась выступать перед другими, но, выступая перед Элис, постепенно избавилась от этого страха. Если бы я прыгнула на сцену, не рассказывая перед этим историю кому-то еще, я уверена, мой мозг снова отключился бы, а я начала плакать.

Упражняясь перед другими (Элис, Мэг и другими рассказчиками), чувствуя на себе их взгляды, я значительно уменьшала свой страх. Вместо того чтобы бояться, я начала верить, что со всем справлюсь.

На прощание я хихикаю в микрофон — от колоссального облегчения. Звучат аплодисменты.

Моя торжественная клятва держаться подальше от сцены была нарушена, и я была в приподнятом настроении. Несколько недель страх и тревога доминировали в моей жизни, а легкое напряжение — в течение предыдущих 32 лет, с жизни в Китае. Но в тот вечер, щурясь от яркого света и чувствуя, как колотится мое сердце, я стояла на сцене и выступала перед публикой. Я освободилась от оков страха и перешла на другую сторону.

Я не знала, как долго это продлится, но примерно 12 минут я была полностью свободна.