Читаем Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу полностью

Я оглядываю ресторан, группы людей, романтические пары. Я могу сидеть здесь и смотреть в свой телефон или сидеть рядом с ней и смотреть в телефон к ней. Или я могу выбрать быть открытой.

— Хотите поужинать со мной? — спрашиваю я, указывая на свой столик.

— Оу… давайте, — говорит она.

Я понимаю, что, учитывая расстояние между нами, я поставила ее в такое положение, когда сказать нет — более мучительный выбор. Следующие 30 секунд даются ей очень неловко, когда она переносит сумки с покупками, тарелку, стакан и сумочку к моему столику. Венгерские официанты наблюдают за происходящим.

Она садится напротив меня.

— Я Джесс, — говорю я, вставая и протягивая руку.

— Я Венди, — представляется она, беря меня за руку.

— Я Марк, — вставляет официант рядом с нами.

— А я — Лукас! — говорит другой.

Они пожимают руки, смеются, а потом дают друг другу пять.

Круто.


Венди, моя подруга по ужину (новая лучшая подруга?), сначала приехала в Будапешт, затем поедет в Вену и потом в Баварию. Она предпочитает путешествовать одна, потому что в прошлом была обременена партнерами по путешествиям, которые не хотели исследовать достопримечательности или есть местную еду. Я пыталась поставить себя на ее место — путешествия в одиночку редки, драгоценны и дают ей огромную свободу делать все, что она хочет.

Мне хочется спросить у нее: «Но разве тебя не поражает разрушительное одиночество, которое заставляет делать такие вещи, как плакать над куском торта?» Но я только что познакомилась с Венди, это наше первая встреча, и я занята тем, что запихиваю в рот бесплатный хлеб, который принес официант. Затем я пожираю свои ребрышки и картошку — мою первую приличную еду с тех пор, как я приехала в эту страну.

Венди только что поступила в медицинскую школу, и я чувствую себя так, будто мой отец подослал ее в качестве примера. Мой коварный доппельгенгер, который исследовал все в Будапеште до мелочей.

Официант приносит счет и говорит:

— У вас появилась новая подруга! Я никогда не видел, чтобы такое происходило здесь.

Он даже не представляет, что могут сделать с человеком плохой торт и одинокий день.

Еще Энико порекомендовала паб, так что я приглашаю Венди пойти со мной. Мы болтаем, бродя по улицам старого города, и постепенно я ощущаю, что чувство бесцельности, которое мучило меня весь день, ускользает. В компании Венди я чувствую себя как-то увереннее — здесь, в этом времени и месте. Не такой потерянной. Словно я существую.

Я бы спросила Венди, не поражает ли ее разрушительное одиночество, заставляющее рыдать над сухим тортом, но слишком занята поглощением своей первой с приезда нормальной пищи.

Паб больше похож на десять баров в одном: с несколькими залами, расположенными на двух этажах. В каждом звучит разная музыка — европоп, джаз, группа Oasis.

Szimpla Kert — это руин-паб[73], так что кажется, что он очень старый, но это не так. Венди настаивает, чтобы мы заказали палинку, традиционный венгерский напиток (у меня появилась подруга, которая заказывает шоты!). Бармен протягивает нам прозрачные цветные рюмки с алкоголем. Я опустошаю свой шот и чувствую, как жар алкоголя мгновенно приливает к моим щекам. Я вздрагиваю и вместо этого заказываю сидр. К черту традиции.

Мы с Венди бродим вокруг и устраиваемся в зале, где женщина играет на пианино песню «Memory» из мюзикла «Кошки». Мы сидим в половине сломанной ванны и смотрим на группу европейцев (непонятно, откуда они, но они светловолосые, уверенные в себе, и у всех мужчин длинные волосы), курящих кальян. Старые разрушенные стены позади них украшены ужасающим и сумасшедшим: обезглавленная кукла, старые школьные портреты безымянных 12-летних детей, оловянные тарелки, детские горшки, картины серых кошек, слинки[74]. Все это почему-то кажется совершенно нормальным.

Венди рассказывает о своей работе лаборанта в Чикаго. Я слушаю ее, чувствуя смутную привязанность к ней, этой женщине, которая вывела меня из одиночества и сопроводила в этот милый бар.

Венди говорит, что завтракала в кафе New York Palace, но боится, что это будет слишком скучно для меня.

— Потому что ты живешь в Лондоне и наверняка все время питаешься во дворцах, — говорит она.

Пускай она остается при своем мнении.

Я рассказываю ей, что она обязательно должна сходить в купальни Геллерта, где я испытала неожиданный момент блаженства в голубом открытом бассейне. Там я плавала под деревьями, в редком состоянии дзена. Приятно обмениваться туристическими советами с кем-то, кого я встретила в дороге.

В поисках туалета я случайно захожу в мужской, убегаю оттуда, а затем натыкаюсь на компанию британцев, празднующих мальчишник. Обходя их, я растворяюсь в толпе, которая толкает меня в зал, где играет песня в стиле европоп, которая исполняется не по годам развитым девичьим голосом.

Когда я наконец возвращаюсь к нашей ванне, Венди говорит, что готова идти домой. Я задаюсь вопросом, должна ли остаться и попытаться познакомиться с новыми людьми, но замечаю, что на моем телефоне только 8 % зарядки, а я понятия не имею, как вернуться в отель.

Перейти на страницу:

Все книги серии Странный, но Нормальный. Книги о людях, живущих по соседству

Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу
Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу

У некоторых вся жизнь будто бы складывается из случайностей. Они находят работу мечты, заговорив с кем-то в парке. Встречают любовь, стоя в очереди в кафе. Они получают новые впечатления, рискуют и налаживают связи просто потому, что любят разговаривать и слушать тех, с кем знакомятся. Они не убегают от людей на полной скорости и, кажется, действительно живут той жизнью, за которой многие другие наблюдают лишь со стороны. Однажды Джессика Пан — интроверт с детства — принимает решение побороть свой страх общения с посторонними людьми и попробовать себя в роли экстраверта, которому все удается. Эксперимент длится год и изменяет ее до неузнаваемости.

Джессика Пан

Биографии и Мемуары / Психология и психотерапия / Зарубежная психология / Образование и наука
Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса
Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса

Оказавшись во власти символов и предзнаменований конца света, ирландский журналист Марк О'Коннелл отправляется в путешествие, чтобы узнать, как люди по всему миру готовятся к апокалипсису, и понять истоки их экзистенциальной тревоги.Он знакомится с образом мыслей выживальщиков и исследует содержимое их «тревожных чемоданчиков». Изучает сценарии конца света и ищет места куда от него можно спрятаться. Знакомится с владельцем сети бункеров «Х-point» и посещает лекцию о колонизации Марса. И отправляется в Чернобыль, чтобы увидеть, как может выглядеть мир после апокалипсиса.Путешествие Марка помогает по-новому взглянуть на окружающую действительность и задуматься о своем месте в мире.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Марк О’Коннелл

Публицистика / Зарубежная публицистика / Документальное

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное