К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Будьте, пожалуйста, помягче с моим мужем, инспектор. На него эта новость очень сильно подействует. Он боготворил отца, и вообще он переживает все очень остро. Он человек эмоциональный.

— Вы были в хороших отношениях со свекром, миссис Леонидис?

— Да, вполне хороших. — И сдержанно добавила: — Мне он не очень нравился.

— Почему?

— Мне не нравились его жизненные установки и его методы.

— А как вам нравится миссис Бренда Леонидис?

— Бренда? Я редко ее вижу.

— Не думаете ли вы, что между нею и мистером Лоренсом Брауном что-то было?

— Вы хотите сказать — что-то вроде романа? Не думаю. Да мне, собственно, и неоткуда это знать.

Голос ее звучал равнодушно.

В комнату ворвался Роджер Леонидис, и снова возникло впечатление, что влетел огромный шмель.

— Меня задержали, — выпалил он. — Телефон. Ну что, инспектор, есть новости? Что послужило причиной смерти отца?

— Смерть вызвана отравлением эзерином.

— Что вы говорите! Боже мой! Значит, все-таки это она! Не захотела ждать! Он ее подобрал, можно сказать, из грязи, и вот награда. Она его хладнокровно убивает! Боже мой, как подумаю, все во мне закипает.

— У вас есть конкретные основания так думать? — Спросил Тавернер.

Роджер заметался по комнате, ероша обеими руками волосы.

— Основания? А кто же еще мог? Я ей никогда не доверял, она всегда мне не нравилась! Никому не нравилась. Мы с Филипом в ужас пришли, когда отец однажды явился домой и сообщил о своей женитьбе. В его возрасте! Безумие, чистое безумие! Отец был человеком поразительным, инспектор. Живой ум, как у сорокалетнего. Всем, что у меня есть, я обязан ему. Он все для меня сделал, ни разу не подвел. Это я его

подвел… как подумаю…

Он тяжело опустился в кресло. Жена тут же подошла к нему.

— Хватит, Роджер, хватит. Не взвинчивай себя так.

— Да, душа моя, знаю. — Он взял ее за руку. — Но как я могу оставаться спокойным… Как могу не испытывать…

— И все-таки мы все должны сохранять спокойствие. Старший инспектор нуждается в нашей помощи.

— Это верно, миссис Леонидис.

— Знаете, чего мне хочется? — закричал Роджер. — Мне хочется задушить эту женщину своими руками. Отнять у бедного старика несколько лет жизни! Будь она сейчас здесь… — Он вскочил, его трясло от ярости. Он протянул вперед руки, скрючив пальцы. — …я задушил бы ее, задушил…

— Роджер! — одернула его Клеменси.

Он смущенно взглянул на нее.

— Прости, душа моя. — Он обернулся к нам: — Извините меня. Я не владею собой. Я… Простите…

И он опять покинул комнату.

Клеменси Леонидис с едва заметной улыбкой проговорила:

— На самом деле Роджер мухи не обидит.

Тавернер вежливо улыбнулся. А затем начал задавать свои обычные рутинные вопросы.

Клеменси Леонидис отвечала кратко и точно. Роджер Леонидис был в день смерти отца в Лондоне, в Боксхаузе, у себя в управлении. Вернулся он засветло и какое-то время, как обычно, провел с отцом. Сама она, как всегда, находилась в институте Ламберта на Гауэр-стрит, где она работает. Вернулась домой почти в шесть вечера.

— Видели ли вы свекра?

— Нет. В последний раз я его видела накануне, мы пили с ним послеобеденный кофе.

— А в день смерти вы его видели?

— Нет. Я, правда, ходила на его половину, Роджеру показалось, что он оставил там свою трубку — очень ценную вещь. Но, как выяснилось, он оставил ее на столике в коридоре, так что мне не пришлось беспокоить свекра. Он часто ложился около шести вздремнуть.

— Когда вы услыхали о том, что он заболел?

— Бренда прибежала и сказала. Примерно в половине седьмого.

Вопросы эти, как я знал, ничего не значили, но я видел, с каким пристальным вниманием изучает инспектор Тавернер эту женщину. Он задал ей несколько вопросов о характере ее работы в институте. Она объяснила, что работа связана с радиационным эффектом атомного распада.

— Значит, вы работаете над атомной бомбой?

— Нет, в моей работе нет ничего разрушительного. Институт проводит эксперименты по терапевтическому воздействию частиц на организм человека.

Тавернер наконец встал и изъявил желание познакомиться с этой частью дома. Она как будто слегка удивилась, но вполне охотно провела их по всей квартире. Спальня с двумя односпальными кроватями под белыми покрывалами и лишь самые необходимые туалетные принадлежности снова напомнили мне больницу или монашескую келью. Ванная тоже выглядела аскетично — не было тут ни роскошного оборудования, ни общепринятой коллекции косметики. Пустая кухня блистала чистотой и содержала лишь множество полезных приспособлений, экономящих хозяйский труд. Наконец мы подошли к двери, которую Клеменси отворила со словами: «Это личная комната мужа».

— Входите, — окликнул нас Роджер. — Входите.