К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Доброе утро, — резко ответил Тавернер. — Могу я с вами побеседовать?

— Да, конечно. С удовольствием. Если, конечно…

Юстес поднялся.

— Мне уйти, старший инспектор? — Голос был приятный, тон слегка надменный.

— Мы — мы продолжим занятий позже, — пролепетал учитель.

Юстес с небрежным видом направился к двери. Я заметил какую-то напряженность в его походке. Выходя, он поймал мой взгляд и, проведя пальцем себе по горлу, ухмыльнулся. Затем закрыл за собой дверь.

— Итак, мистер Браун, — начал Тавернер, — анализ все расставил на места. Причина смерти мистера Леонидиса — эзерин.

— Я… Вы хотите сказать… значит, мистера Леонидиса действительно отравили? Я все надеялся…

— Его отравили, — резко проговорил Тавернер. — Кто-то подменил инсулин глазными каплями.

— Не могу поверить… Невероятно.

— Вопрос в том, у кого была причина для этого.

— Ни у кого. Абсолютно ни у кого! — Молодой человек возбужденно повысил голос.

— Вы не хотите вызвать вашего адвоката?

— У меня нет адвоката. Он мне не нужен. Мне нечего скрывать… нечего.

— Вы отдаете себе отчет в том, что все ваши заявления записываются?

— Я невиновен… уверяю вас, невиновен.

— Ничего другого я и не предполагал. — Тавернер помолчал. — Миссис Леонидис как будто много моложе своего мужа?

— Да… кажется… да, это так.

— Ей, вероятно, бывало иногда скучновато?

Лоренс Браун ничего не ответил, только облизнул пересохшие губы.

— Должно быть, ей было приятно иметь компаньона своего возраста, живущего тут же?

— Я… нет, вовсе нет… то есть… не знаю.

— Мне кажется вполне естественным, чтобы между вами зародилась привязанность…

Молодой человек бурно запротестовал:

— Нет, нет, никакой привязанности! Ничего похожего! Я знаю, что у вас на уме, но это не так! Миссис Леонидис всегда была ко мне добра… я испытываю к ней величайшее… величайшее уважение… но ничего больше, ничего, уверяю вас. Просто чудовищно предполагать такие веши! Чудовищно! Я бы не мог никого убить… или подменить пузырьки… или сделать еще что-нибудь такое ужасное. Я человек чувствительный, у меня слабые нервы. Меня сама мысль кого-то убить приводит в содрогание… и в трибунале это поняли… Я против убийства по религиозным соображениям… Поэтому в войну я работал в госпитале, поддерживал огонь под котлами… невыносимо тяжелая работа… Долго я там не проработал… и тогда мне разрешили преподавать. Я вкладывал все силы в занятия с Юстесом и Жозефиной — она очень умна, но трудный ребенок. Все ко мне были так добры — и мистер Леонидис, и миссис Леонидис, и мисс де Хэвиленд. И вот теперь такой ужас… И вы подозреваете в убийстве меня… меня!

Инспектор Тавернер наблюдал за ним с медленно возраставшим интересом.

— Я этого не говорил, — заметил он.

— Но вы так думаете! Я знаю! Все они так думают! Они так смотрят на меня… Я… я больше не могу с вами разговаривать. Мне нехорошо.

И он бросился вон из комнаты. Тавернер медленно обернулся ко мне.

— Ну, что вы о нем думаете?

— Он смертельно напуган.

— Да, я вижу. Но убийца ли он?

— Если хотите знать мое мнение, — вмешался сержант Лэм, — у него бы пороху не хватило.

— Да, голову он никому бы не размозжил и из пистолета не выстрелил, — согласился инспектор. — Но в данном случае — много ли было нужно? Всего-то переставить две бутылочки… и помочь очень старому джентльмену покинуть этот свет сравнительно безболезненным способом.

— Можно сказать, легкая смерть, — вставил сержант.

— А дальше, возможно, через пристойный промежуток времени его ждет женитьба на вдове, которая унаследует сто тысяч не обложенных налогом фунтов, за которой и так уже закреплено примерно столько же. К тому же она обладательница жемчугов, рубинов и изумрудов величиной чуть не со страусиное яйцо! Ну, ладно. — Тавернер вздохнул. — Все это из области гипотез и предположений. Я его припугнул как следует, но страх еще ничего не доказывает. Он бы в любом случае испугался, даже если и невиновен. Да и вообще, вряд ли он главное действующее лицо. Скорее уж, дамочка… Только какого дьявола она в таком случае не выбросила пузырек с инсулином или не вымыла его? — Инспектор повернулся к сержанту. — Что говорит прислуга? Были между ними шашни?

— Горничная говорит, что они влюблены друг в друга.

— Основания?

— Взгляд, каким он на нее смотрит, когда она наливает ему кофе.

— Да, ценное свидетельство, большой от этого прок в суде! А что-нибудь более определенное?

— Никто ничего не замечал.

— А уж они бы заметили, будьте уверены! Знаете, я начинаю думать, что между этими голубчиками действительно ничего нет. — Он взглянул на меня. — Пойдите-ка поболтайте с ней. Мне интересно ваше впечатление.

Я снова отправился к вдове — без особой охоты, но с некоторой долей любопытства.

Глава 9

Бренда Леонидис сидела в той же позе, в какой мы ее оставили. Она вскинула на меня острый взгляд.

— А где инспектор Тавернер? Он еще зайдет?

— Пока нет.

— Кто вы такой?

Наконец-то мне задали вопрос, которою я ждал все утро.

Я ответил довольно правдиво, но расплывчато:

— Я имею некоторое отношение к полиции. К тому же друг семьи.

— Семья! Свиньи они! Ненавижу их всех!