К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Не говори ерунды. Она, в сущности, даже не хороша собой. И вовсе она не…

— Не обольщала тебя? Нет, но била на жалость. Ее нельзя назвать красивой, она, безусловно, не отличается умом, но у нее есть одно выдающееся свойство: она умеет сеять смуту. Она уже посеяла смуту между нами.

— София! — Я пришел в ужас.

София направилась к двери.

— Забудь эти слова, Чарлз. А я пойду. Ленч не ждет.

— Я пойду с тобой, помогу.

— Нет, ты останешься здесь. Джентльмен на кухне?! Представляю, что было бы с няней!

— София! — окликнул я ее, когда она уже выходила.

— Ну что?

— Кстати о прислуге. Почему в доме ни внизу, ни наверху никого нет? Какой-нибудь особы в переднике и наколке, которая открывала бы дверь?

— У дедушки была кухарка, две горничных и камердинер. Он любил, чтобы были слуги. Он, естественно, платил им уйму денег, поэтому находил их всегда с легкостью. Роджер и Клеменси держат только приходящую прислугу для уборки, они не любят, когда в доме живут слуги, вернее, Клеменси не любит. Если бы Роджер не подкреплялся как следует ежедневно в Сити, он бы умер с голоду. Для Клеменси пища — это салат, помидоры и сырая морковь. У нас время от времени появляются слуги, но потом мама закатывает очередную сцену, и они отказываются от места. После чего начинается период приходящей прислуги, а потом все начинается сначала. Сейчас у нас приходящая. Няня — явление постоянное и выручает в критических ситуациях. Ну вот, теперь ты в курсе.

София ушла. А я опустился в одно из больших обитых парчой кресел и предался размышлениям.

Там, наверху, я видел события под углом зрения Бренды. Сейчас, здесь, мне стала ясна позиция Софии. Я всецело признавал справедливость точки зрения Софии, иначе говоря, семьи Леонидис. Их приводило в негодование присутствие в доме чужой, которая проникла туда с помощью нечестных, как они считали, средств. На такое отношение к ней они имели полное право. Как выразилась София, на бумаге история выглядела бы очень даже некрасивой…

Но у нее была еще и чисто человеческая сторона — и мне она была понятна, а семье Леонидис нет. Они и сейчас, и всегда были богаты и хорошо устроены в жизни. Они не имели представления о соблазнах, искушающих обездоленного. Бренда Леонидис мечтала о богатстве, о красивых вещах и защищенности — и о своем доме. Она утверждала, что в обмен на все это она сделала счастливым своего старого мужа. Я сочувствовал ей. Во всяком случае, сочувствовал, пока говорил с ней… А сейчас? Осталась ли мера сочувствия прежней?

Две стороны проблемы — разные точки зрения, — какая из них правильна, какая…

Предыдущей ночью я спал очень мало. Встал я рано, чтобы сопровождать Тавернера. И теперь в теплой, пропитанной ароматом цветов гостиной Магды Леонидис тело мое расслабилось, утонуло в мягких объятиях большого кресла, глаза закрылись…

Я размышлял о Бренде, о Софии, о портрете старика, мысли мои подернулись приятной дымкой…

Я уснул.

Глава 10

Пробуждение происходило так постепенно, что я не сразу понял, что спал.

Сперва я ощутил аромат цветов. Перед моими глазами маячило какое-то белесое пятно. Лишь по прошествии нескольких секунд я сообразил, что смотрю на чье-то лицо — лицо висело в воздухе на расстоянии полуметра от меня. По мере того как ко мне возвращалось сознание, зрение тоже прояснялось. Висящее перед моими глазами лицо не утратило своих гоблинских[111] черт — круглое, выпуклый лоб, зачесанные назад волосы, маленькие, как бусинки, черные глазки. Но теперь оно соединялось с телом — маленьким и тощеньким. Бусинки пристально разглядывали меня.

— Привет, — сказало существо.

— Привет, — ответил я, моргая.

— Я — Жозефина.

Я и сам уже об этом догадался. Сестре Софии, Жозефине, было, как я решил, лет одиннадцать — двенадцать. Невероятно уродливая девочка и очень похожая на своего деда. Не исключено также, что она унаследовала и его умственные способности.

— Вы — жених Софии.

Я признал правильность этого утверждения.

— Но явились вы сюда вместе со старшим инспектором Тавернером. Почему?

— Он мой знакомый.

— Да? Мне он не нравится. Я ему ничего не расскажу.

— Не расскажешь — чего?

— Того, что знаю. Я много чего знаю. Я люблю разузнавать про людей.

Она уселась на ручку кресла, продолжая меня разглядывать. Мне стало не по себе.

— Дедушку ведь убили. Это вам уже известно?

— Да, — кивнул я. — Известно.

— Его отравили. Э-зе-рином. — Она старательно выговорила слово. — Интересно, правда?

— Можно сказать и так.

— Нам с Юстесом очень интересно. Мы любим детективные истории. Мне всегда хотелось быть сыщиком. Теперь я сыщик. Я собираю улики.

В этом ребенке было и впрямь что-то дьявольское.

Она возобновила атаку.

— Человек, который пришел со старшим инспектором, тоже ведь сыщик? В книгах пишут, что переодетого сыщика всегда можно узнать по сапогам. А этот носит замшевые ботинки.

— Старые порядки меняются.

Жозефина истолковала мое замечание по-своему.