Родившись в 1871 году в семье ливенского потомственного священника, скромного настоятеля кладбищенской церкви, Булгаков в ранней юности порвал со своей сословной средой и вместо полагавшегося ему по традиции пути семинариста и затем «попа», закончив Елецкую гимназию (где, по знаменательной случайности, преподавателем в это время был В.В. Розанов), поступил в Московский университет. Булгаков сравнивает первый этап своей умственной жизни с тем выбором, который до него совершили другие «семинаристы» – Чернышевский и Добролюбов. Это было типично: интеллигентская вера больше питала просыпающийся ум, чем уроки Закона Божьего, а идеал «служении народу» больше захватывал высшие стороны души, чем схемы школьного богословии. Итак, «…верой моей жизни стало неверие…».
Сразу же молодой Булгаков подчинил свои интересы внутреннему нравственному императиву, что для него так же характерно, как и неприятие любого
Тут уже выясняются два характерных для мыслительной деятельности Булгакова обстоятельства. Во-первых, он, еще и не помышляя о разрыве с учением Маркса, незамедлительно нарушил покой социал-демократической ортодоксии: глядя на цифры, он, ученик замечательного ученого-статистика А.И. Чупрова, стал доказывать, что, вопреки мнению Маркса, мелкое крестьянское хозяйство не подпадает под закон концентрации производства, не становится целиком жертвой классовой поляризации и обещает сохранить свою жизнеспособность в условиях индустриального развития страны. Этот вывод навлек на него гнев Каутского, Ленина, – по иронии (или закономерности?) судьбы, Булгакова-богослова тридцать с лишним лет спустя обвинят в ереси уже православные иерархи… Но молодой экономист остался верен своим выводам – и в годы первой русской революции, уже в качестве христианского демократа и социалиста, он защищает крестьянское хозяйство с нравственно-гражданской точки зрения: «Русская демократия будет прежде всего демократия крестьянская. Верность земле проповедует именно христианство». Таковы были плоды самого раннего «непослушания» Булгакова.
На примере первых научных и публицистических шагов и их последующей «отдачи» видна огромная плодотворность его ума, для которого ничего не пропадало втуне. Брак с политической экономией был браком по разуму, а не по сердечной склонности. Но дети родились замечательные. Мир как космический организм человечества, одушевление и очеловечение природы как цель мирового процесса – эти мысли легли в основу его докторской диссертации «Философия хозяйства» (1912), книги-матрицы, с которой писались все последующие его труды, не исключая и богословских; сам же Булгаков видел в своей «Философии хозяйства» «внутренний итог всей полосы жизни, окрашенной экономическим материализмом, долг философской совести <…> по отношению к собственному прошлому». Кстати, когда будет написано серьезное исследование русской философской мысли последних ста лет, Булгаков как политический экономист окажется в нем предшественником А.В. Чаянова, а как натурфилософ – предшественником В.И. Вернадского; «эпоха хозяйства есть <…> эпоха в истории земли, а чрез нее и в истории космоса», – эта мысль, с убедительностью высказанная в «Философии хозяйства», совпадает с основами учения Вернадского о ноосфере.