Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

«Миллионы убитых задешево» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). Строка, по-видимому, является примером сложного случая синонимии. В словосочетании убитые задешево наречие задешево перерабатывает идиому ни за грош (‘напрасно, даром’), которая, как правило, употребляется в связи со смертью или тяжелым несчастьем, метафорически воспринимающимся как окончание жизни, – см. поговорки пропал ни за грош и погубили его ни за грош, приводимые в «Словаре…» Даля. Помимо синонимической замены, Мандельштам смещает семантику этого выражения, перенося его в военный контекст, и оно в модифицированном виде обозначает минимальную стоимость человеческой жизни на войне. Такое значение, в свою очередь, отталкивается от буквального понимания распространенных выражений, в которых жизнь соотносится с экономическим контекстом: цена человеческой жизни, жизнь бесценна, ценность человеческой жизни и т. п.

Интересно, что при всей трудности поэтики Мандельштама чистых сложных случаев синонимии в ней не так много (ср. количество примеров с примерами синонимических замен). Скорее всего, далеко не все примеры такой сложной синонимии были нами обнаружены. Вместе с тем особенность этих примеров такова, что они с трудом поддаются опознаванию. Для того чтобы идиома была узнана, ее компонент должен активировать небуквальное значение [Слюсарь et al. 2017: 92]. Очевидно, что, когда ни один элемент идиомы в высказывании напрямую не представлен, такая активизация представляется затруднительной[58].

4.2.2. Замены на других основаниях

В эту группу объединены примеры, в которых замена не основана на синонимии или антонимии.

4.2.2.1. Изоритмические и фонетически близкие замены

В этом разделе представлены случаи, в которых на место одного из элементов коллокации / идиомы встает другое слово, которое изоритмично и часто (но не обязательно) фонетически созвучно «вытесненному» слову. Понимание таких случаев двухфазово: с одной стороны, читатель понимает высказывание, опираясь только на имеющийся лексический ряд; с другой стороны, если он опознает лежащую в основе высказывания идиому / коллокацию, то он воспринимает фразу еще и по модели идиомы / коллокации. Иными словами, семантика «вытесненного» элемента проступает в поэтическом высказывании и в результате образуется сложная смысловая структура, учитывающая одновременно как данный в тексте, так и подразумеваемый в языке смысл, а содержащееся в высказывании слово наделяется семантическими признаками слова «вытесненного». Говоря совсем схематично, в таких конструкциях лексема А воспринимается как «Б, но только А».

Примеры Б. А. Успенского, включенные в эту группу, мы рассматриваем коротко, о некоторых других обнаруженных случаях говорим чуть подробнее. Примеры расположены в хронологическом порядке.

Прежде всего, однако, стоит обратить внимание на то, что в двух стихотворениях Мандельштам обнажил этот прием. Самым «чистым» образцом являются строки из стихотворения «Дикая кошка – армянская речь» (1930): «Долго ль еще нам ходить по гроба, / Как по грибы деревенская девка?..». В этих строках в устойчивом выражении ходить по грибы

слово грибы заменяется изоритмическим и фонетически близким словом гроба. В сравнительной части предложения принцип замены акцентируется. Ходить по гроба, соответственно, воспринимается по модели ходить по грибы (но только по гроба), или, иными словами, семантика ходить по грибы привносится в выражение
ходить по гроба (далее мы не будем расписывать механизмы читательской интерпретации таких замен).

Похожим образом в раннем стихотворении «Домби и сын» (1913) в строках «Как пчелы, вылетев из улья, / Роятся цифры круглый год» словосочетание роятся цифры следует понимать по модели выражения роятся пчелы, подсказанного сравнительной частью предложения. Этот пример более простой и понятный, а слово пчелы только изоритмически, но не фонетически близко слову цифры.

Теперь перейдем к тем случаям, в которых прием не так очевиден.

«И сумерки тканей / Пронизаны телом – / В сиянии белом» («Что музыка нежных…», 1909). В словосочетании пронизаны телом

слово телом заменяет слово светом, причем на тело переносятся семантические признаки света.

«И томное окно белеет» («В огромном омуте прозрачно и темно…», 1910). Томное окно, очевидно, использовано на месте коллокации темное окно.

«И падающих звезд пойми летучий рай!» («Я знаю, что обман в видении немыслим…», 1911). Е. Сошкин обратил внимание на то, что за выражением летучий рай скрывается летучий рой [Сошкин 2015: 246–247].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука