Каба́

Последствия были неутешительными. Не успел дядя Боря преставиться, нарисовались добрые родственнички, бывшие жены, дети от бывших жен, Костян Борисыч явился миру. Он оказался таким же дикоросом, как и его папаня, не смотри, что 16 всего. Короче говоря, вылетели Анжела с мамкой из трехкомнатной квартиры с реактивным хлопком. Им пришлось вернуться в убогую однушку и делить скупые квадратные метры на двоих. Денег, само собой, значительно убыло, потому как основные средства шли от дяди Бори, а у него – от десятков и сотен городских наркалыг, в чьих венах в итоге оседал белый порошок. Можно было бы предположить, что Анжела отомстила самой себе, только обычная логика была неприменима к этой девушке. Каждое утро, глядя на нахмуренное, обрастающее морщинами, лицо матери, все чаще и чаще застигая ту за рюмкой по вечерам, Анжела ощущала блаженство. Ради такого она была готова перетерпеть незначительные лишения. Маленькая хата? Да и хрен с ней, она уже в таком возрасте, что может вообще не появляться дома, и на отмазки «переночую у подруги» мамка реагирует все более вяло, ей теперь вообще не до дочки. Мало денег? Во-первых, лох не вымрет, всегда можно раскрутить школьных задротов, или просто пацанов с улицы, или завести подружку с деньгами – вариантов масса. К тому же, вся эта ситуация – станционная, типа пересадочного пункта. Скоро Анжела станет совершеннолетней и пошлет мамку подальше.

Мамка же запаниковала. Если после развода с отцом у нее был относительно грамотный подход по обустройству своей судьбы и судьбы дочери, то теперь она стала совершать ошибки, хватаясь буквально за каждого встречного-поперечного. Лихорадка, вызванная осознанием ускользающего времени, прорывалась из глаз, отражалась на лице, на жестах; мамка стала дерганой. В какой-то степени ей удалось «встать на ноги»: очертился более или менее постоянный круг поклонников, с которых она тянула деньги. Коечники – так называла про себя их Анжела. Любили мамкину койку. При этом оставаясь крепко женатыми, дальше койки они не заглядывались. Ну разве что некоторые – в сторону взрослеющей Анжелы. Плюс экономия на гостиницах и съемных хатах, мамка радушно принимала у себя всех и каждого по очереди, и пришлось установить в однушке хлипкую перегородку, делящую ее на две условные зоны. Один хрен, толку – ноль, все слышно как по рупору.

Главная разница между мамкой и коечниками заключалась в том, что последние могли в любой момент сдать ее в утиль и заменить новым экземпляром, а вот ей из раза в раз замена давалась все большей и большей кровью. Анжела наблюдала за этими плясками с бубном с затаенной ухмылкой.

– Я так-то дома стараюсь не отсвечивать,– меланхолично говорила Анжела в кабинете Петрова, покачивая туфлей и накручивая локон на палец, словно и не в свою жизнь она открывала окна и двери, вызывая сильнейший сквозняк, проветривающий самые дальние углы.– Чего мне там смотреть, зашквар, просто капец. Иногда у подружек ночую, меня их предки знают. У меня одна знакомая вообще одна живет, ее предки за границей работают, только деньги присылают. Так что часто у нее зависаю, у нее и пожрать всегда есть. Стремно, что парень у нее иногда ночует, и мне линять приходится. Да и пофиг, всегда есть куда. Можно к пацанам знакомым. Не важно. Когда деньги нужны, иду домой.

Она изучающе посмотрела на него своими мальвиньими глазками, в которых уже давно не осталось ничего мальвиньего. Петров кивнул. Он, дескать, понимает.

– Мамка так-то мне шмотки покупает, дома тоже пожрать всегда есть, чисто, даже после коечников, базара нет, врать не буду. Но денег не дает никогда, в смысле, наликом в руки. Ну по мелочи иногда, в школу там, на мороженое, то-се. А если на что-то темошное, то либо со мной в магаз прется, либо – денег нет. Так что я у коечников прошу. Аренда за койко-место, типа того. Не при мамке, конечно. Дядя Боря мне хрен что давал, цыкал только, а еще мамке мог накапать. А эти дают. Коечники, в смысле.

Анжела помолчала, глядя в окно и задумчиво релаксируя с волосами.

– Один мне предложил сделать ему,– сказала она, и ее равнодушный тон не приобрел ни единого постороннего окраса.– Ну, минет в смысле. Мать умотала куда-то, а он дома ходит в семейниках своих, мудями трясет. Думаю, раскручу его на бабки, пока мамки нет. А он мне: типа дам, но и ты должна кое-что сделать. Я говорю: ебу дался? Я еще девственница и несовершеннолетняя. А он типа, в рот можно и малолеткам. Сам проверял. Я сразу отчима вспомнила. Офигеть, сколько мудаков рядом ходит, семейные, с детьми дома играют, на работу ходят. Думаю: что с ним делать? Ему под пятьдесят, а выглядит на сто. Мамке настучать – не поверит. Никогда не верит. Послать подальше – денег не даст. А я и так уже час его терплю в труселях по дому, зря, что ли? Да и деньги нужны тогда были, капец как. Короче, я подписалась.

Она косо стрельнула в его сторону глазками, проверяя реакцию. Петров оставался невозмутимым.