Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

— Никак нет, ваше превосходительство, у меня лихорадка, — возражал больной, сообразуясь с подписью на доске над кроватью.

Но старый педагог, сам прошедший огонь, воду и медные трубы, оставался, очевидно, при своем (увы! большей частью совершенно правильном) мнении и, смерив своим проницательным взором подозрительного больного с головы до ног, величественно удалялся из лазарета.

Кстати сказать, лазарет не представлялся уже для воспитанников таким раем. Правда, кормили там недурно, особенно когда назначали подходящую «слабую порцию» и даже вино. Но, в общем, было скучновато, а иногда и рискованно. Пьяные фельдшеры, случалось, давали больным вместо прописанного полоскания примочку для ног и тому подобное.

Командир 1-й роты Грундштрем

Выпускной ротой командовал капитан-лейтенант Грундштрем. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Кажется, Грундштрем принял 2-ю роту после смерти Хвостова, а 1-й (выпускной) ротой командовал капитан 1-го ранга Гверинг. Но дела это, в сущности, нисколько не меняет. Швед или финляндец родом, небольшого роста, с толстым носом, раздвоенным посередине, он служил нередко мишенью для насмешек и шуток кадет. Нельзя сказать, чтобы его не любили, но авторитетом он у нас не пользовался. Одевался он не то что неряшливо, а скорее небрежно и своим комическим и рассеянным видом производил странное впечатление. Особенно на дежурстве, когда ему приходилось совмещать служебные обязанности с педагогическими.

Он преподавал нам начертательную геометрию и если урок совпадал с дежурством по училищу, то являлся к нам в класс в «обыкновенной форме», то есть в вицмундире, и оставлял классную дверь открытой в коридор, где стоял дежурный барабанщик. Сабля как-то нелепо болталась у него сбоку, нередко попадая между ног, шейный Станислав[80] съезжал куда-то за спину вместе с плохо пригнанным галстуком, штанины поднимались кверху и, зацепившись за ушки ботинок, открывали кальсоны… Взлохмаченные волосы и блуждающий по сторонам взор довершали картину.

Кадеты, конечно, учитывали все эти свойства своего преподавателя и злоупотребляли ими для своих целей. Вызванные к доске для ответа, они пользовались без зазрения совести шпаргалками, подсказками и, наконец, просто самими руководствами по начертательной геометрии, которые должны были будто бы служить для наглядного изображения пересекающихся плоскостей и тому подобное.

По окончании урока Грундштрем ковылял в коридор и, сделав комичное антраша своими короткими ножками, отчаянно как-то махал барабанщику своей треуголкой и кричал: «Бей!»

Один из товарищей, Григорович (младший брат последнего морского министра; скончался в молодых годах) по прозвищу Акула (прожорливость и какая-то рыбья «образина»), отправившись однажды вечером с рапортом на квартиру ротного командира, столкнулся в передней с его детьми и обозвал их «чертенятами». В этот момент туда же вошел Грундштрем и, приняв рапорт, с неудовольствием сказал Григоровичу: «Ну-с и не годится христианских детей чертенятами называть!» Акула, конечно, смутился и стал изворачиваться на все лады в свое оправдание. Впрочем, благодушный ротный и не думал его преследовать.

Благодушие это и, в сущности, симпатичный облик Грундштрема не избавляли, однако, его от разных каверз воспитанников. Последние не трогали лишь тех, кого боялись, и уважали только силу. Такие господа, как Зыбин или Изыльметьев, жесткие и бесстрастные, командовали кадетским стадом; другие же, как Медведка, Гаррисон или Грундштрем, служили для нас забавой.

Последнему на уроках ухитрялись замазывать стул мелом, а журнал чернилами. Более дерзкие изловчались даже пачкать фалды сюртука. Когда же Грундштрем проходил по коридору или ротному залу, то вслед ему неслись довольно громко и бесцеремонно различные прозвища: «Груша! Компот! Слива!» (по сходству с формой его носа) и так далее.

Впрочем, такие плоские кадетские выходки вряд ли особенно задевали Грундштрема. Он был выше всего этого. А может быть, просто и не замечал их по своей рассеянности, занятый своими мыслями.

Артельщики

Выпускная рота пользовалась привилегией иметь своих выборных артельщиков, на обязанности которых лежало наблюдение за изготовлением кушаний на кухне и в буфете. В сущности, это была одна фикция. Артельщики ничего не смыслили в продуктах и кулинарном искусстве, да, очутившись лицом к лицу с экономом, буфетчиками и поварами, и боялись выступить с претензиями. К тому же, заинтересованные лица всегда как-то успевали вовремя угостить артельщика чем-нибудь вкусным и таким образом «обезвредить» его.

Артельщики выбирались от каждого класса (их было несколько параллельных) и дежурили по очереди. Дежурство давало возможность на законном основании уйти иногда до окончания урока, а то и спастись от вызова по астрономии или другому важному предмету.

Воспитанники относились к этой выборной обязанности довольно равнодушно и не предъявляли к своим артельщикам особых требований, но время от времени происходили на этой почве и различные инциденты.

Инцидент с «птицей Гагой»