Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

Наконец мне показалось, что я все обдумал, и я позвонил… Когда же на мой звонок отворилась дверь и выглянул высокий господин с большой длинной бородой, я совсем сконфузился и на его вопрос: — «Что вам угодно?» — «Ничего», — ответил я, растерявшись.

Тот смотрел на меня, я на него, и оба были в нерешительности. Наконец я вспомнил фамилию и спросил:

«Здесь живет Махаев?»

«Здесь», — отвечал он.

И опять вопросительно посмотрел на меня. Я еще более сконфузился, ибо знал, что о тайном обществе незнакомому человеку говорить нельзя, другого же ничего я не мог придумать; мы продолжали смотреть друг на друга. Сколько времени это продолжалось бы, неизвестно. Очевидно, он в первый раз видел нашу форму и не мог сообразить, кто я. Наконец он, по-видимому, догадался и, пробормотав «а-а-а!», открыл дверь и, обращаясь ко мне, сказал: «Пожалуйте».

Квартира, в которую я попал, была большая — комнаты в четыре. В первой был стол, стулья и скамьи. На столе стоял самовар, стаканы и огромная корзина с сухарями. В это время там было всего человека четыре… Очевидно, я пришел одним из первых. Войдя, я сел на одну из скамеек; бородач, впустивший меня, уже более мною не занимался, остальные продолжали свой разговор, не обратив внимания на мой приход, и я сидел один в этой незнакомой мне обстановке, не зная, что делать, в томительном ожидании. Мало-помалу начал собираться народ, пришли и мои товарищи, всего собралось человек до восьмидесяти, в том числе один артиллерийский офицер; но из военных училищ были только наши, другие почему-то не могли прийти.

Скоро начались дебаты, но мы не только не принимали в них участия, но даже плохо понимали, в чем дело. Там толковалось о каких-то кружках и партиях, обсуждали вопрос о возможности их соединения, ссылались на интернационал, и все это пересыпалось цитатами, терминами и тому подобное; по-видимому, там были члены не только нашего, но и других обществ, и обсуждался вопрос об их соединении. Мы сидели молча и от нечего делать пили чай и усердно ели сухари. Когда же дебаты подходили к концу, кто-то обратился к нам с вопросом:

Ну а как вы, господа, смотрите на этот вопрос?

Мы были застигнуты совсем врасплох, но нас выручил Луцкий, откровенно заявив, что мы еще мало знакомы с этими вопросами и теперь занимаемся более самообразованием; и вот не посоветует ли кто-нибудь из них, какие книги лучше было бы нам читать. Человек десять немедленно принялись составлять нам каталог для чтения, вследствие чего он вышел длинный. Когда каталог был готов, мы ушли, и с нами сразу вышла масса народу, одним словом — шли целой толпой. Тогда полиция смотрела на сходки как на вещь самую обыкновенную.

Я ушел с этого собрания порядочно разочарованным. Я чувствовал себя совсем ребенком, и у меня росло сознание, что не за свое дело мы взялись. Вообще, это большая ошибка, которая не раз повторялась революционерами в прошлые времена — вместо устройства кружков самообразования с места в карьер привлекать молодых мальчиков к революционному делу. Насколько кружок самообразования принес огромную пользу нашему политическому развитию, настолько неуместным было наше участие в тайном обществе. Слишком раннее привлечение малоразвитых мальчиков весьма опасно. Иногда это создает недоразвившихся самоуверенных болтунов, иногда приводит к полному разочарованию и подготовляет будущих ренегатов, а в некоторых случаях и предателей; и даже тогда, когда более талантливые натуры почти детьми попадают в революционную деятельность, им много приходится впоследствии работать, чтобы отрешиться от узких кружковых, принятых на веру взглядов, пополнить свое образование и выработать более или менее правильный критический взгляд.

В училище, как я сказал выше, мы постоянно держались вместе, на общих, устроенных нами чтениях говорили свободно; все это, конечно, не могло не заинтересовать остальных наших товарищей, и в нашей роте стали ходить про нас самые невероятные слухи. Некоторые говорили, например, что мы участвуем в заговоре с целью устроить нечто вроде Варфоломеевской ночи в Петербурге, собираемся-де вырезать царскую фамилию и всех ее приближенных.