Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Медленно вползла наша старушка «Добыча» в бухту Золотого Рога и заняла свое место в плавучем городе «врангелевцев». Кораблей была уйма: от сверхдредноута «Генерал Алексеев» до портовой землечерпалки, не говоря уже о различных парусниках. И на всех судах развевались желтые карантинные флаги и флаги с требованием воды и хлеба. Англичане широко откликнулись и стали развозить суп из сушеных овощей (который мы называли «английским борщом») с картошкой «в мундире» и морские галеты. Есть это пойло никто не мог – вылавливали картошку и галеты, а все остальное выливали за борт. Около кораблей сновали каяки «кардашей» – торговцев-турок. За золотые часы давали два кило хлеба, связку инжира и литр воды. За наган – тоже давали столько же, плюс полкило халвы. Тут для корпуса начались бесконечные перегрузки, а надо сказать, что к моменту эвакуации нас было уже свыше двухсот человек – следовательно, перегрузки были делом довольно сложным. Пришлось побывать на разных судах, покуда не попали на «Великого князя Владимира». А до того перебрасывали нас, сначала на «Витим», потом на плавучие мастерские «Кронштадт», «Шилку» и «Саратов». На «Владимире» находился и Крымский кадетский корпус, составленный тогда главным образом из кадет Полтавского и Владикавказского корпусов. «Владимир» взял курс на Сербию, шел не торопясь, и только через десять дней мы прибыли в Ба-кар (Порт-Рэ) – самый северный порт на Адриатическом море, принадлежавший Королевству Сербов, Хорватов и Словенцев. А всего мы пробыли на кораблях ровно месяц. Помню, как священник, отец Василий Бощановский, отслужил по этому случаю молебен.

В Бакаре нас накормили белым хлебом и вареным мясом и, после дезинфекции, на следующий день отправили на железнодорожную станцию. Но сначала – о дезинфекции: она производилась в железных вагонетках, где был налит раствор сулемы. Вещи сдавали в вошебойку. Я сдуру сдал свой кожух – получил обратно хорошо зажаренный «шницель». Итак, на следующий день мы пошли за пять километров на станцию. Сутки в пути. Остановка в Загребе. Там благотворительная женская организация покормила нас салом и хлебом, и мы поехали дальше. Рано утром поезд остановился на полустанке Святой Лаврентий на Дравском поле – около бывшего лагеря для военнопленных – «Стрнище при Птуи». Бесконечные аллеи саженого соснового леса, глубокий – по колени – снег и щелистые бараки. Заботу о нашем пропитании взяли на себя католические монахини – мы их сейчас же прозвали «аэропланами» за головные уборы. Монахини готовили также и для беженцев из Истрии, тоже размещенных в лагере. Питание было: мамалыга, суп из пареной репы, жидкая фасоль и чай. Прости им, Господи, но чай они почему-то варили как суп: он имел вкус разваренного веника, а сверху плавал густой слой жира, так как мытьем котлов они себя не утруждали и все варили в тех же котлах. Короче говоря, было и мало, и скверно. А есть очень хотелось. Ведь во время нашего мореплавания мы получали кило хлеба на четверых и фунт корн-бифа на восемь человек. Малокровие, развившееся на почве недоедания, давало о себе знать довольно долго; почти все мучились от фурункулов, и потребовались месяцы правильного питания, пока от этого отделались. Кухня перешла в наше ведение, и главным поваром стал есаул Телухин, или, как все мы его называли, «дядя Вася». К нему были приставлены помощники – «отцы-старики» – донцы, приставшие к корпусу во время наших скитаний по морям. Готовили они добротно, как уж это повелось исстари на Дону. И вот тогда все наши болячки стали проходить.

Кое-как все постепенно утряслось: бараки были слегка зашпаклеваны, созданы классы, и началось обучение. Но тут начались и новые волнения. Дело в том, что генерал-майор И.И. Рыковский был отстранен от директорства, а вместо него директором был назначен генерал-майор Бабкин[615]. О нем я могу сказать очень мало. Знаю, что он был адъютантом войскового атамана, и, когда генерал Богаевский в сентябре 1920 года объезжал Донские части и попал в засаду, Бабкин перестрелял наиболее наседавших на автомобиль буденновцев и, таким образом, атаман был спасен. По своему внешнему виду генерал Бабкин был строевым щеголеватым офицером, умел импонировать, а с кадетами всегда здоровался, называя их «донскими орлятами». Это подкупало. Он очень заботился и о внешнем виде кадет, доставая, откуда только можно было, обмундирование. Помню, как-то зашел у нас разговор с директором о том, что крымцы одеты лучше нас. Кто-то вставил: «Ну что ж, что плохо одеты. Зато мы – донцы!» На это генерал Бабкин ответил: «Быть донцом – хорошо. Но надо, чтобы и внешний вид соответствовал казачьей сметке…» Короче говоря – Бабкин был очень неплохим директором, но вся беда в том, что отчисленного генерала Рыковского и тех воспитателей, которые были отчислены от корпуса вместе с ним, кадеты очень любили и никак не могли примириться с мыслью об их уходе.