Кадиш по Розочке

Голос у Розочки был взволнованный и немного вызывающий. Додик не привык ее такой видеть. Он смутился. Конечно, он понимал, что оставляет ее одну на большую часть дня, что ей попросту скучно дома. Но эти мысли были где-то там, на периферии его жизни – ведь так живут все приличные люди. Мужчина зарабатывает деньги, содержит семью, а женщина занимается домом, общается с подругами, родней, ухаживает за детьми. «Это, наверное, потому, что у нас нет детей» – подумал Додик, но вслух сказал другое:

– Конечно, родная! Если ты считаешь, что так будет лучше, я буду только рад. То, что ты будешь рядом, мне будет очень помогать.

– Не бойся. Я не буду мешать. Просто тоже хочу быть полезной.

На том разговор и закончили. Противиться новому увлечению жены Давид считал неправильным. Не только потому, что Розочке скучно, а потому, что любимая хочет быть вместе с ним, а это просто замечательно! Впрочем, жизнь их изменилась не особенно сильно. По крайней мере, для Додика. К его возвращению Розочка была уже дома. Ужин был на столе. Только к привычным темам разговоров добавились рассказы Розочки об обучении в техникуме.

Вот жизнь Розочки изменилась гораздо сильнее. Проводив мужа, она бежала на занятия в техникум. К ее огорчению, специальных предметов было немного, но и не специальные предметы иногда бывали интересными. Она честно спала на занятиях по марксизму, на политических мероприятиях, которых было много. Зато уроки литературы ей понравились – они были другими, чем в гимназии. Вел их старичок, переехавший в Гомель из Варшавы, где преподавал русскую словесность в Варшавском университете. Говорил он ярко, живо, убежденно. Рассказывал всякие интересные и трогательные штуки из жизни писателей и поэтов.

И все же с особым старанием она осваивала именно бухучет. Ведь именно здесь лежит дорожка для того, чтобы быть рядом с ее Додиком. Нравилось Розочке, что у нее появилось гораздо больше не то чтобы друзей, но приятельниц, собеседниц. Розочка стала ходить к ним в гости. Порой – хотя и нечасто – приглашала их к себе. Их «барский» дом вызывал у однокурсниц, многие из которых были выходцами из рабочих семей, не самые теплые чувства. Додик не протестовал против гостей, хотя и предпочитал проводить вечера вдвоем с супругой. А Розочка гордилась и тем, что она нашла для себя место в жизни, и тем, что Додик понял ее желание, не вполне типичное для людей их круга.

По выходным они, надев лучшее платье, ходили в гости к родителям. Гуляли с сестрами Розочки и ее братом Яшей, который становился все более серьезным и любознательным молодым человеком. После прогулок был обед, приготовленный стараниями Ханны Яковлевны.

Недовольным оставался только Ефим Исаакович. Нет, он радовался, что семья вместе, не бедствует. Радовался счастью детей. Огорчало его другое. Он был хозяином даже в нынешних условиях страны советов. При этом, изделия его – вы понимаете, его! – фабрики были, мягко говоря, не особенно качественными. Проще говоря, совсем не качественными. О шикарных туалетах речи даже не шло. Даже ширпотреб был так себе. Здесь строчка неровная, здесь раскроено не по лекалу… Все слова Додика о том, что сейчас и эта продукция прекрасно сбывается, не встречали понимания. Тесть только сокрушенно пожимал плечами:

– Да меня отец за такую сорочку порол бы каждый день!.. Хотя…

Было понятно, что «хотя»: на таких машинках, из такой ткани лучше и не сошьешь. Но закупка оборудования – штука дорогая. Хорошая ткань, конечно, дешевле, но тоже не бесплатно. Столько лавочка Додика дать не могла. Столько мог выделить только московский наркомат. Даже в Минске таких денег не было.

Но наркомат мог дать, а мог и не выделить, ведь первоначально предполагалось, что предприятие будет приносить деньги. Пока так и было. Франты и франтихи шили себе одежду у частных портных, а обычные люди покупали готовое изделие их фабрики. И далеко не только в Гомеле. Все это было так. Но Алекснянский видел иную картину.

– Понимаешь, – говорил он Давиду в минуты особенно доверительных бесед, – долго изоляция России продолжаться не может. Она слишком большая. Ну, не РСФСР или БССР, а большая Россия, как ее не назови. А как только мы откроемся миру хоть немножко, понадобятся качественные изделия. Людям же в чем-то нужно будет ездить в Европу. Поедут в дреке – с ними и разговаривать будут, как с гопотой. А меха? Ты представляешь, сколько будет стоить в Париже или в Лондоне хорошо сшитая шуба из русского меха? Вот. Я хочу, чтобы все это было у меня. До границы здесь рукой подать. Не через поляков, так через Литву и немцев продадим. Нужно только сырье и оборудование. И тогда мы станем давать дохода больше, чем все остальные предприятия города. Причем, заметь не в советских бумажках, а в валюте.