Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Такой же «криминал» наблюдатели обнаружили в очерке В. Баевского «Из встреч с Н. И. Рыленковым»: «На с… 207 приведена объективистская характеристика Гумилева: “Гумилев не успел развиться… В ‘Огненном столпе’ он только достиг подлинной зрелости… Вот переводчик он был замечательный. Блестящий… создал эпоху в истории перевода”». И снова редакция отстояла этот текст, пожертвовав только последней фразой.

Крайне недоволен был зам. начальника Ленгорлита пассажем очерка Хренкова «Осень в Переделкине», повествующем о том, какая буря разразилась в связи с появлением в печати нашумевшей в свое время поэмы А. Т. Твардовского «Теркин на том свете». Хотя она и была опубликована за 18 лет до этого, в 1963 г., но в дальнейшем признана чуть ли не «клеветнической» и не публиковалась в сборниках поэта: впервые после перерыва она вошла в его том «Поэмы», изданный только в 1988 г.: «На стр. 166, — сообщает цензор, — т. Хренков цитирует письмо Н. С. Тихонова в редакцию “Библиотеки поэта” по поводу первой публикации поэмы Твардовского “Теркин на том свете”, в котором говорится: “На предстоящей редколлегии, несомненно, встанет вопрос о составе поэм, входящих в книгу А. Твардовского, — там нет поэмы “Теркин на том свете”. Вокруг этой поэмы в свое время было много споров, не утихших и до настоящего времени. До сих пор у разных критиков отношение к ней разное. После раздумья я, отнюдь не принадлежащий к поклонникам этой поэмы, должен был, однако, согласиться с тем, чтобы эта поэма была включена в состав поэм А. Твардовского. В предисловии к книге можно в своем месте остановиться на расхождениях критики по поводу поэмы, а в примечаниях к тому поэм подробно указать на разность отношений и привести наиболее существенные отклики… Поэма широко обсуждалась и не нуждается в новой дискуссии, тем более что и автор выразил свое отношениие поставив ее в прижизненное издание поэм”. Публикация выдержек из служебной переписки Тихонова, на наш взгляд, наряду с этическими вопросами, видимо, нецелесообразна еще и потому, что широкому читателю, не знакомому с характером дискуссии специалистов, непонятна суть вопроса».

У цензоров надо сказать, были давние счеты с этой поэмой еще и потому, что сами они выведены в ней в крайне неприглядном и «компрометирующем» их контексте. Вторая книга знаменитой книги А. Т. Твардовского о Василии Теркине — «Теркин на том свете» — проходила в цензурных инстанциях с огромнейшим трудом. Напечатана она была (как и «Один день Ивана Денисовича» Солженицына) лишь благодаря Н. С. Хрущеву и его зятю Алексею Аджубею, редактору «Известий»: она и опубликована впервые в этой газете 18 августа 1963 г.[165]

. Сам Твардовский, тогда еще главный редактор «Нового мира», готовивший параллельную публикацию поэмы в «своем» журнале (напечатана она была в № 8 журнала за этот же год), в этот день оставил такую запись в своем дневнике: «Появление ее даже подготовленным к этому людям представляется невероятным, исключительным, не укладывающимся ни в какой ряд после совещаний и пленума. Третьего дня Виктор Некрасов исключен из партии одним из киевских райкомов[166]. Может быть, появись “Теркин” днем раньше, этого не случилось бы. Впрочем, у нас все возможно и все необязательно. “Известия”, столько гадившие “Н. М.” (“Новому миру”. —

А. Б.), затравившие Некрасова, вчера “с любезного разрешения журнала” публикуют эту поэму. Цензор С. П. Оветисян — сперва от себя лично, затем от имени бывшего главного цензора, ныне председателя Комитета по делам печати Романова, слезно просил меня опустить “одно слово” <…> Трудно еще представить, во что мне, журналу, обойдется это словечко. Но уже получили! “Над нами же все будут смеяться”. Я забыл, что только что говорил о безотносительности этих строк насчет цензуры к ним, действующим представителям этого ордена: “Ах, уж столько от вас плака-но, что не грех немного и посмеяться”. — “Да ведь цензуры в нашей стране нет, А. Т.” — “Тем более, зачем же вам брать на свой счет то, что относится к “загробным” установлениям? Почему редактор “Известий” не взял на свой счет все, что там есть о “редакторе”. — “Да ведь там об одном лице, а тут о целой системе.

Бедняга не заметил, что пользуется словом уже подорванным, уже несерьезным после прокатки его в тексте с большой буквы. Впрочем, я слукавил под конец и сказал на всякий случай, что и хотел бы, может быть, но не могу ничего тронуть в поэме после чтения “где и перед кем — вы знаете”. — “Но ведь были же замечания у Никиты Сергеевича?” — “Были по одной строфе, и они мной учтены”»[167].

Какое же «слово» (точнее — несколько слов) так слезно просил убрать цензор из поэмы? Обиделся он, очевидно, на строки, затронувшие «честь цензорского мундира». Потусторонний «Главк» распределяет номенклатурных дураков по соответствующим «кругам».