Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Дуракам перетасовкуУчиняет на постах.Посылает на низовку.Выявляет на местах.Тех туда, а тех туда-то —Четкий график наперед.

— Ну, а как же результаты?— Да ведь разный есть народ.От иных попросишь чуру,И в отставку не хотят.Тех, как водится в цензуру —На повышенный оклад.А уж с этой работенки

Дальше некуда спешить…Все же — как решаешь, Теркин?— Да как есть: решаю жить.

Цензоры не забыли нанесенной им обиды. На возглавлявшийся Твардовским «Новый мир» сразу же посыпался град репрессий. Поэт записывает 4 ноября в своем дневнике: «Это, конечно, уже “личная” месть цензуры, которую она в первую очередь обрушила на журнал… прицепки, помехи, укусы при всякой малой возможности»[168].

Сама же поэма после снятия в 1964 г. Хрущева перепечатывалась в «застойные» годы лишь дважды: она вошла в 5-томник Твардовского в 1967 г. и в посмертный 6-томник 1978 г. Не удалось, несмотря на все старания, включить ее ни в один из томов серии «Библиотека всемирной литературы» (1968 г.), ни в другие издания. Даже в начале перестройки, в 1986 г., вышедшие в серии «Библиотека поэта» «Стихотворения и поэмы» А. Т. Твардовского остались без этой замечательной поэмы.

«Вызвала сомнение» цензора «необходимость цитирования (стр. 172) неопубликованного стихотворения Тихонова “И новый голос мне шептал…”, которое навеяно событиями, связанными с периодом культа личности И. В. Сталина», о котором велено говорить как можно меньше:

И новый голос мне шептал:«Держись!Скажи о всем,О чем молчали годы!…»Кому-то я рассказываю жизнь,И кажется,Что слушают народы!

Но даже обком посчитал, что цензор перегнул палку, и разрешил оставить это, в общем-то невинное, стихотворение.

И совсем уже курьезно звучит такой упрек «Звезде»: «На стр. 173 приводится рассказ Н. С. Тихонова (в кругу знакомых) о том, что Д. Неру был якобы влюблен в отдаленную родственницу А. С. Пушкина — жену вице-короля Индии». Такое «принижение» образа великого друга советского народа, каким был Неру, не прошло. В опубликованном тексте: «Тихонов был в ударе. Рассказывал, будто один из общественных деятелей Индии был влюблен в отдаленную родственницу Пушкина».

Даже в насквозь ортодоксальной статье, призывавшей художников слова «…противопоставлять подрывной идеологической пропаганде нашего классового противника, его злобной клевете на социализм непоколебимую сплоченность и идейное единство своих рядов, глубокую убежденность и политическую бдительность», был найден просчет: «В статье А. Иезуитова “Идеологическая борьба и литература” на стр. 213 названы писатели, чье творчество пользуется сейчас всемирной известностью. Среди них указано имя Ф. Искандера — одного из активных участников самиздатовского журнала “Метрополь”». Имя Фазиля Искандера исчезло из ряда писателей, представляющих литературу «народов СССР», — Ч. Айтматова, Н. Думбадзе и других.

До полного абсурда доводилась «охрана гостайн», о которой речь шла выше в специальной главе. В 1966 г. существенной «купюризации» подверглась повесть Эльмара Грина «Жил-был Матги», поскольку в ней помещены сведения, «не подлежащие открытому опубликованию»: «Сведения об аэродромах, наличии авиационных заводов на Урале и даже данные, которые в совокупности дают возможность определить конкретное лицо военнопленного страны, воевавшей против СССР»[169].

Множество документов такого рода отложилось в архиве самой редакции «Звезды». Она, согласно заведенному правилу, должна была получить санкцию КГБ на публикацию сведений, которые, с точки зрения редакторов, могли вызвать претензии со стороны контролирующих инстанций, даже в том случае, когда речь шла о далеком прошлом… Чтобы обезопасить себя, редакция то и дело посылало запросы в управление КГБ, имевших стандартное начало: «Редакция журнала “Звезда” просит Вас ознакомиться с текстом статьи (или рассказа, повести и т. д. — А. Б.) и дать заключение о возможности ее публикации»[170].