Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Но вернемся к «Неве», впервые решившей опубликовать роман. Газета «Советская Россия» 19 февраля 1960 г. поместила небольшую заметку «нашего корреспондента» под названием «Очень рад… Хемингуэй». Имеет смысл процитировать ее полностью — настолько точно оно передает дух и стилистику времени: «Роман одного из крупнейших американских писателей Эрнеста Хемингуэя “По ком звонит колокол” рассказывает о событиях в Испании тридцатых годов, о мужестве — борцах с фашизмом, о тех, кто пришел на помощь республиканцам. На русском языке эта книга еще не издавалось. Недавно этот роман был переведен для редакции ленинградского журнала “Нева”. Но как получить согласие автора на публикацию его произведения? Где сейчас Хемингуэй, который много времени проводит в путешествиях? Ответ на этот вопрос дали газеты: первый заместитель Председателя Совета министров СССР А. И. Микоян посетил писателя в Гаване. Из Ленинграда на Кубу полетела телеграмма: “Литературный журнал ‘Нева’, открывший год окончанием романа Шолохова ‘Поднятая целина’, от имени 121 тысячи своих подписчиков и многочисленных читателей просит Вас разрешить публикацию романа ‘По ком звонит колокол’ ”. Через сутки пришел короткий ответ: “Очень рад, что вы печатаете роман. Лучшие пожелания. Хемингуэй”. Роман американского писателя будет опубликован в ближайших номерах “Невы”».

Обещание не было выполнено «по независящим от редакции обстоятельствам», как изящно писали дореволюционные редакторы журналов, намекая на цензурный запрет. Более того — даже заметка, в которой говорилось лишь о намерении

журнала, названа была в особой «Записке Отдела Культуры ЦК КПСС» «крикливой», а «характеристика романа Э. Хемингуэя, содержащаяся в этой заметке, несостоятельной, самый же факт обращения “Невы” к Хемингуэю является ошибкой». Комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии постановила: «Признать нецелесообразным публикацию в советском журнале романа Э. Хемингуэя “По ком звонит колокол”. Указать и. о. главного редактора журнала “Нева” Серебровской Е. П… на допущенную ошибку, выразившуюся в организации рекламной шумихи вокруг этого произведения»[177]

. Не помог и М. А. Шолохов, роман которого печатался в «Неве», обратившийся к секретарю ЦК Е. А. Фурцевой (вскоре она была назначена министром культуры) с просьбой разрешить публикацию романа Хемингуэя в журнале. В противном случае, по его мнению, это «…может вызвать недоумение к самого Хемингуэя и даст повод буржуазной печати сочинять небылицы о том, что наши журналы не могут распоряжаться портфелями (редакционными.) по своему усмотрению». Но тщетно: роман был запрещен к публикации. Сама Е. Се-ребровская, специально летавшая к Шолохову, была вызвана «на ковер» в ЦК. Речь курировавшего литературу Д. А. Поликарпова (правой руки Суслова), по ее воспоминаниям, состояла из резких политических упреков: «Вы что, хотите нас с братскими партиями поссорить?»[178]

. Е. П. Серебровская, стоявшая у истоков журнала, была уволена из редакции. Но вот что интересно: сам агитпроп (тогда он назывался Идеологическим отделом ЦК КПСС) повелел перевести на русский язык и издать роман, но для так сказать «внутреннего употребления». Он вышел в «Издательстве иностранной литературы» в 1962 г. мизерным тиражом (300 экз.), с грифом «Рассылается по специальному списку. N9…». Все экземпляры предназначались исключительно для высшего слоя партийной номенклатуры, поскольку, как говорилось в предисловии, в нем «…встречается ряд моментов, с которыми трудно согласиться. Так, например, обращает на себя внимание не совсем правильная трактовка образов коммунистов, бесстрашных и мужественных борцов с фашизмом в трудное для испанского народа время». Книга не поступила ни в одну из библиотек; даже в бывших спецхранах крупнейших книгохранилищ (петербургских, во всяком случае), обладавших правом получения «обязательного экземпляра», она отсутствует. Цензурная эпопея растянулась почти на 30 лет, и закончилась только в 1968 г., когда вышло 4-томное собрание сочинений Хемингуэя, в 3-й том которого, наконец, вошел роман, но со значительными (более чем двадцатью) купюрами.