– В пересказе речь обычно идет об индейке, но в первоначальном варианте истории Рассела была курица. Как бы то ни было, каждый день индейку кормят в 9 часов утра. Так продолжается 364 дня. Индейка вполне разумно, используя логику индукции, приходит к теории, что ее всегда будут кормить в 9 часов утра. На следующее утро – Рождество, и фермер сворачивает ей шею.
–
– Пожалуйста. На критику индукции Юмом, возможно, значительно повлияло его знакомство с сочинениями античных скептиков – Юм действительно был, несмотря на его редкие возражения, неплохой реинкарнацией древних скептиков. Один из них, Секст Эмпирик, включил аргументы против индуктивного обоснования в свой инструментарий для борьбы с догматиками. Если ваши оппоненты-догматики пытаются установить истинность общего правила на основе перечня множества наблюдаемых конкретных случаев, существует несколько возможностей. Либо они могут выбрать ограниченное число примеров, либо могут попытаться перечислить все случаи. Если догматики выбирают первый вариант, то вы можете сказать, что они намеренно исключили примеры, которые подрывают их точку зрения. А если они пытаются перечислить все случаи, то перечень никогда не иссякнет, поскольку число возможных примеров бесконечно. Это не совсем те же аргументы, которые использовал Юм, но они определенно вдохновили философа на то, чтобы поставить под сомнение логику индукции.
Итак, Юм установил, что причинность (и индукция в целом) не может быть вопросом факта – она никогда не наблюдается непосредственно, а просто подразумевается. Но она не может представлять собой и отношение идей. Утверждения о том, что чирканье спичкой «заставляет» ее загореться, или что солнце взойдет завтра, просто не являются аналитическими истинами математического свойства, что подтверждается печальной историей об индейке, стороннице индуктивизма. В представлении о том, что чирканье спичкой не заставит ее загореться, не содержится логического противоречия.
К чему все это нас ведет? Как всегда у Юма, на помощь приходят привычка и обычай. Мы привыкли к тому, что за одним явлением следует другое. Весьма вероятно, что эта привычка и дальше будет полезной. Мы не можем этого «знать» так, как мы знаем другие определенные факты о мире, или продемонстрировать это таким же способом, как Евклид демонстрирует доказательство в геометрии, но мы можем это «использовать».
Умеренный скептицизм Юма в отношении общих тенденций, или, иными словами,
–
– О, ты еще не спишь? Иногда кажется, будто я говорю сам с собой.
–
– Да, видишь ли, Юм серьезно критиковал религию, по крайней мере, в таком виде, в каком она существовала в его время. Он питал особое отвращение к чудесам. По его определению, чудо – это любое событие, которое противоречит закону природы. Тела тяжелее воды должны тонуть. Умершие люди не должны оживать. Пять хлебов и семь рыб не могут накормить толпу из пяти тысяч человек и оставить крошек большей массы, чем было в начале эксперимента. Поэтому ясно, почему Юму в первую очередь было необходимо понятие закона природы: без закона нет ничего, чтобы разрушить чудо. Возможно, опыт не дал нам достаточно, чтобы говорить, что законы природы непогрешимы, но постоянное соединение в сочетании с привычкой и обычаем означает, что мы стали на них полагаться.
Мудрый человек, утверждает Юм, соразмеряет свою веру с доказательствами. Так что́ считать хорошим доказательством чуда, нарушающего законы природы, на которые мы стали полагаться? Юм выдвигает следующий критерий: не поверить свидетелю должно быть труднее – то есть ложность свидетельства была бы еще
–