Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

Народные театры балета, естественно, стремятся следовать лучшим образцам профессионального искусства. И долг мастеров балета — помочь любителям научиться отличать хорошее от дурного, прогрессивное от реакционного, наше, рожденное советским строем жизни искусство от гнилой продукции западного «модерна». Поэтому полезно поговорить о мнимом новаторстве, о поиске «новых» форм, о подражании далеко не лучшим западным образцам, о некоторых «модных» течениях в балете, которые дают себя знать в последнее время. Такой разговор может предостеречь самодеятельность от идейных и художественных просчетов.

Конечно же, нельзя решать образ героя наших дней теми же средствами, что и образы лебедя, Раймонды и даже Ромео и Гирея[385]. Но искать эти формы нужно исходя из содержания. Долг хореографа — неустанно наблюдать жизнь, манеру поведения и характерные особенности движений современных советских людей, чьи художественные портреты, танцевальные образы он собирается воплотить на сцене.

Нет нужды закрывать глаза на то, что балетмейстеры Запада тоже стараются «не отставать» от современного им буржуазного общества. С этой целью они вводят в свои балеты образы представителей той части западной молодежи, которая развращена, разложена капиталистическим строем, ищет забвения в развлечениях, которые никак не назовешь возвышенными и здоровыми. Так появилась в их произведениях толпа любителей пожить в свое удовольствие, лишенных общественных идеалов, мистиков, пессимистов, отрицающих деяние, отвергающих жизнь, предпочитающих ей небытие.

Субъективное восприятие мира, неверие в человека и человеческое находят свое проявление в модернистском искусстве, во всякого рода формалистических штучках, в тошнотворном абстракционизме, вредоносное назначение которых с такой силой показал Никита Сергеевич Хрущев в своей речи на встрече руководителей партии и правительства с советской художественной интеллигенцией.

Модернизм возник на чуждой нам почве буржуазного искусства. Его задача — увести искусство от животрепещущих тем современности в мир абстракции. В современном западном «модерн-балете» господствует голая форма, звучит тема уныния, обреченности; сексуальность граничит с порнографией. Это особенно типично для Соединенных Штатов Америки, где, как известно, абстракционизм усиленно культивируется и насаждается. Что может быть общего у нашего советского искусства с таким, с позволения сказать, творчеством?

В последние годы в нашей стране побывали балетная труппа парижской Гранд-опера, театр Американского балета и совсем недавно «Нью-Йорк сити балет». В некоторых их спектаклях наряду с безусловно интересными работами зрители увидели и постановки, которые мы никак принять не можем, несмотря на то, что балеты эти сочинили балетмейстеры и исполняли артисты на уровне высокой техники. Последнее обстоятельство, возможно, и помешало некоторым деятелям нашего искусства разглядеть в показанных зарубежными труппами спектаклях отвратительную сущность западного балетного театра. Такие балеты Дж. Баланчина, показанные труппой «Нью-Йорк сити балет», как «Агон», «Блудный сын» и особенно «Эпизоды», пропитаны насквозь нездоровой сексуальностью. В «Эпизодах» мы видим позы и телодвижения, которые иначе, как надругательством над человеком, над женщиной, не назовешь.

Как это ни печально, но на нашу сцену стали проникать подобные тенденции. Не хочу сказать, что наши балетмейстеры дошли до того же, однако кое-что из танцевальных комбинаций и поз подобного рода встречается в некоторых новых балетах. Это так называемая сцена «соблазнов на чужом берегу» в балете «Берег надежды», адажио Ширин и Фархада, танец Мехменэ-Бану в «Легенде о любви», сцена «Пир у Красса» и танец Эгины с рабом в спектакле «Спартак», «Триптих» по мотивам скульптур Родена[386]. Диву даешься, что некоторые балетмейстеры не понимают простой истины: тот, кто заимствует чуждую советской хореографии форму, привносит вместе с ней в балет чуждое нашему социалистическому искусству содержание. Кому не известно, что форма и содержание неразрывны?!

Повторяю, говорю обо всем этом здесь лишь ради того, чтобы предупредить клубных балетмейстеров об опасностях, которые их ждут, если они попытаются воплощать нашу жизнь в чуждых формах[387].